– Тридцать пять, сэр. Ожидаем сорок.
– Сорок? – переспросила Вики. Повернувшись к Дэви с комически огорченным видом, она тихо засмеялась. – Ты, кажется, говорил, что будет человек шесть-семь?
– Сначала предполагалось шесть, – подтвердил Артур. – Но потом мистера Волрата, по-видимому, взяло сомнение. Он то и дело заглядывал в кухню, уходил и возвращался, бренча монетами в кармане. Наконец он прибавил к списку ещё две фамилии. Потом ещё пять. Потом десять, а немного погодя принес ещё список из пятнадцати имен. – Артур улыбнулся. – Мистер Волрат уже несколько месяцев не устраивал таких приемов, как прежде, а давно бы пора! – И, вдруг, вспомнив, что причиной уединения его хозяина был траур по сестре Дэви, Артур смутился и виновато добавил: – Не годится деловому человеку жить взаперти. Вы же понимаете, мистер Дэви.
– Да, – ответил Дэви. – Разумеется.
Внезапно его охватили дурные предчувствия, он готов был повернуться и уйти. И Вики тоже, казалось, преданно ждала только его знака, чтобы последовать за ним, хотя заранее радовалась этому вечеру, и не потому, что её интересовали гости Волрата, – просто она слишком много времени проводила в одиночестве и отчаянно соскучилась по людям. Впрочем, если уж пришли, уходить не стоит, устало подумал Дэви, Он помог Вики снять пальто и передал его Артуру.
Вики легонько провела руками по платью, оправляя его. Дэви видел, что она переполнена веселым возбуждением, словно он и не говорил ей о своей мучительной тревоге, о страшной правде, на которую уже не мог закрывать глаза. Она стояла возле тускло освещенного зеркала в раме красного дерева, и Дэви глядел на неё и спрашивал себя, зачем было делать это трудное признание? Но если говорить честно, он признался во всем только самому себе, ибо вслух сказал едва ли половину того, что было у него на душе, и даже от этого потом отрекся, потому что не находил в себе силы произнести страшные слова.
Меньше часа назад он, усталый до предела, сидел один в гостиной их маленькой новой квартирке и ждал, пока Вики кончит одеваться, рассеянно прислушиваясь к торопливому стуку гребенки и щетки для волос о стеклянную поверхность туалетного столика в спальне.
Ничто его не трогало, не волновало, не заботило. Он был опустошен. Он сидел неподвижно под мягким светом лампы, не чувствуя никакой связи между собой и окружающим, словно наконец достиг высшей степени отрешенности.
Отсутствующим взглядом он посмотрел на высокую молодую женщину, которая появилась на пороге спальни, быстро и безжалостно водя щеткой по волосам. Она не успела ещё застегнуть платье. Лицо её стало ярче от косметики, но в глазах было беспокойное и виноватое выражение. Дэви поймал себя на том, что разглядывает её, как чужую: поднятые руки резче обрисовывают линию груди, тонкая талия, запрокинутая от сильных движений щетки голова, стройные, чуть расставленные для упора ноги.
– Я тороплюсь изо всех сил, Дэви. Уверяю тебя!
– Никакой спешки нет.
– Почему ты смотришь на меня так странно? – спросила она, не переставая водить щеткой по волосам. – Будто видишь впервые.
– Я размышляю о том, что бы я подумал, если б увидел тебя сейчас впервые, – медленно сказал Дэви и, помолчав, вдруг добавил: – Вики, я не хочу идти к Дугу!
Рука со щеткой застыла. Вики была удивлена, но не меньше удивился и Дэви, ибо слова эти вырвались у него неожиданно, помимо его воли, – он даже не знал, что ему не хочется идти, пока не услышал их.
– Почему, Дэви? – спросила она.
– Не знаю, – сказал Дэви, но его голос чуть дрогнул, потому что глубоко скрываемое волнение вдруг вырвалось наружу. – Нет, знаю! Я боюсь.
– Боишься? Но чего?
Дэви покачал головой, пристально рассматривая свои руки.
– Мне не хочется говорить об этом, – тихо произнес он, сдвинув брови, стараясь сдержать слезы и избавиться от подступившего к горлу комка. – А, ладно, к черту! Кончай одеваться и поедем.
– Нет, – сказала Вики. Она села рядом, но не решалась дотронуться до него и не знала, что ей делать. Всё ещё держа щетку, она положила руки на колени и сидела, как примерная девочка, с морщинками горестного недоумения на лбу. – Что я за жена, Дэви? Я даже не понимаю, о чём ты говоришь.
– Откуда тебе понять, – сказал Дэви, – ведь мы с тобой почти не разговариваем. Я убегаю из дому рано утром, а прихожу ночью, еле держась на ногах. Вот уже столько времени мы не видели друг друга по-настоящему. Посмотри на себя. Ведь ты – красавица, а думаешь, я замечаю это?
Вики невольно рассмеялась.
– Разве я красавица?
– Конечно, ты очень красива, – с трудом проговорил Дэви и снова уставился на свои руки. Острая печаль, которую он заслонял от себя плотной завесой апатии, сейчас разрывала ему грудь; он знал теперь истинную причину этой печали, он не мог заставить себя назвать её вслух.