— Приветствую вас, леса и горы! От всей души я вас приветствую!
Владко сказал не совсем так (я знаю, что это слова из какого-то стихотворения). Владко сказал это немножко иначе, но очень похоже. Красиво! Прямо зло берет, что у меня не хватает ума на такие красивые слова. Чем красивее кто-нибудь говорит, тем меньше я его понимаю. А если я чего-нибудь не понимаю, то не могу запомнить.
Когда Владко был маленьким, его мамочка учила своего сыночка «обожать природу». Идут они гулять, а она ему подсказывает: «Ну что ты скажешь елочке, Владко?» — «Доброе утро, деревце!» — говорил Владко. Или: «Помаши ручкой птичке», и Владко доставал носовой платок и махал ястребу. Дюмберу он говорил «спокойной ночи», а солнышку посылал воздушные поцелуи. Телячьи нежности, и все тут!
Я рассказал про это Юле.
«Ты просто завидуешь ему, что он такой воспитанный мальчик, — высмеяла меня Юля, — да и поумнее тебя».
Наверное, так оно и есть. Но смеяться надо мной ей не следовало. Могу поспорить, что если б я жил в Братиславе, то был бы еще умнее, чем Владко. Завидовать-то я ему не завидую, просто мне все это кажется глупым.
А может, и не глупым, а просто становится не по себе и неловко.
Как-то раз, когда он разговаривал с белкой, которая сидела высоко на макушке дерева, я сказал ему:
«Если хочешь увидеть белку вблизи, не зови ее, а спрячься подальше, не двигайся и не дыши. Может быть, она спустится. Какой у нее хвост! Ты такого в жизни не видал!»
Его мамочка злобно зыркнула на меня, смерила взглядом, и я поспешил уйти. А когда они скрылись с моих глаз, то я взял и швырнул в дерево еловой шишкой. Белка перемахнула на конец ветки, перескочила на другое дерево и исчезла.
Я успел еще услышать, как мамочка говорит своему Владко: — «Попрощайся с белочкой-красавицей». И Владко кричит: «До свидания, до свидания!»
Вот балда!
Впрочем, скорее бедняга.
А потом случилась такая история. Я сооружал водяную мельницу. Это у меня такая игра. Всегда, когда Йожо меня не видит, я строю на ручье водяные мельницы (он их разоряет, говорит, что они мешают рыбе). Делаю я, значит, свою мельницу, как вдруг является Владко и во все горло орет, стараясь перекрыть шум ручья: «Добрый день, ручеек!»
Я знаю, что до таких нежностей я не дорос умом. Но мне стало противно и почему-то стыдно, что мальчишка со всеми здоровается, а ему никто не отвечает. Мне почему-то вовсе не хочется ни с кем здороваться. Когда я знаю, что могу столкнуться с туристами, то лучше даю кругаля через крапиву, только бы с ними не поздороваться. А бедняга Владко, не жалея глотки, даже ручью кричит «добрый день».
Ну и вот, возьми я да и ответь ему вместо ручья. Вежливо так отвечаю: «Добрый день, Владко».
«Я вовсе не с тобой здороваюсь, — разозлился Владко. — Слышишь? Не с тобой!!»
Тут хватает он камень и запускает в мою уже совсем готовую мельницу. Я только-только успел отскочить.
Тогда я в три прыжка достиг берега. Владко я, конечно, поймал сразу, ведь он и бегать-то совсем не умеет. И вдруг я замечаю его мамочку. Сидит она на камне и плетет венок. Я оставил Владко в покое и пошел прочь. Только слышу, как он с ревом ей на меня ябедничает.
Пижон городской, братиславский! Тоже мне, любитель природы!
Я мотался по двору до самого вечера. Загнал кур, закрыл поросят и принялся под Марманцем ладить скамейку. Я, в общем-то, только доски носил и примерял к Марманцу, а забить ножки у меня еще не хватает силенок. Но лечь спать без ужина у меня тоже не хватило силы воли, и это стало для меня роковым.
«Я тебе покажу, — схватил меня отец, как только я вошел в кухню, — швырять камнями в наших дорогих гостей!»
Ну и ну, ужаснулся я. Швырять камнями! Это я-то швырял?
«Вымыть руки, — приказал отец, — и причесаться!»
Я хотел хотя бы доесть свой ужин, но отец уже не выпустил меня из рук и потащил в одиннадцатую комнату извиняться. Да только когда мы уже очутились там, я уперся. Я знал, что это я могу себе позволить. В присутствии туристов отец подзатыльников не дает. Я молчал и не издавал ни звука. Напрасно Владкина мамочка мне помогала: «Ну, что ты скажешь Владко?» — «Ничего не скажу!» — упирался я. Теперь-то я уж ничего не мог сказать, если даже хотел бы. А я и не хотел вовсе.