– Не понимаю… вас… – с трудом выдавливаю я, отклоняясь все дальше, потому что Виктор Сергеевич кажется еще ближе, и ситуация окончательно перестает быть безопасной. Если до этого я могла хотя бы пытаться делать вид, что ничего особенного не происходит, подумаешь, участковый пришел… С коньяком… То теперь уже надо предпринимать решительные действия.
В конце концов, это неправильно и мерзко!
Сева лежит в соседней комнате!
А этот…
– Все ты понимаешь… – говорит Виктор Сергеевич.
Понимаю. И нет. Не хочу.
– Нет.
Смотрю в чуть прищуренные глаза, вкладывая в свой взгляд и голос максимум холода и решительности.
Виктор Сергеевич останавливается. Пальцы его, уже устремившиеся к моему лицу, замирают, а глаза еще больше сужаются.
– Нет? – сжимает он губы.
– Нет.
Тишина, которая наступает вслед за этим, оглушает.
Словно через толщу воды, доносятся фоном привычные звуки: капает вода из-под крана в ванной, кричат мультяшные герои в соседней комнате, где лежит и смотрит мультики Сева. Лежит и смотрит, пока меня тут у мойки…
Бессмысленность и запредельная пошлость ситуации зашкаливает, и мне становится так гадко, что того и гляди стошнит.
Если он коснется, то меня стошнит.
К счастью, Виктор Сергеевич больше не делает попытки дотронуться.
Он тяжело смотрит на меня, ноздри толстого носа чуть раздуваются, губы сжимаются в тонкую линию.
– Ну смотри… – после долгой, мертвой паузы говорит он, – не пожалей…
Я молчу, замерев, боясь двинуться и тем самым спровоцировать… Что-то. Страшное что-то.
Теперь мне совсем не кажется безопасным этот человек, несмотря на его должность, которая призвана вызывать доверие.
Я понимаю, что мы наедине, что Сева – не защитник мне, и захоти Виктор что-то сделать… Я не смогу оказать сопротивление.
Я нигде не в безопасности! Даже дома! Даже рядом с мужем!
И ничего не могу!
Противостоять никому не смогу!
Остается только ждать и надеяться, что этот мужчина уйдет.
Виктор Сергеевич, еще чуть-чуть подождав, разворачивается и идет в сторону выхода.
На пороге кухни, откуда видно комнату с лежащим на кровати Севой, участковый поворачивается и говорит тихо:
– Коллекторы не будут такими вежливыми, учти.
В тоне его – отчетливая уроза, от которой сердце заходится бешеным стуком. Хочется заорать от шока и страха, но я лишь сильнее цепляюсь в столешницу побелевшими пальцами и смотрю в глаза участковому.
Уходи. Уходи же!
Моя безмолвная мольба услышана, Виктор уходит, напоследок основательно грохнув дверью.
И в то же самое мгновение я буквально падаю на пол, потому что ноги перестают держать.
Случившееся пока что не укладывается в голове, настолько оно нереально. Я, за время замужества, привыкла к тому, что у меня есть Сева, а я – есть у него. И никто другой не интересен.
Я никогда даже не думала о том, что могу привлечь какого-то постороннего мужчину, никогда ничего для этого не делала! Совершенно отвыкла от чужого досужего внимания.
И теперь чувствую невероятную растерянность и испуг.
А еще неверие.
Он что, в самом деле сейчас приставал? Предлагал мне секс? Зная, что я замужем, что у меня муж болеет! За стеной лежит!
Это кем надо быть, что такое делать? Это как надо сойти с ума?
Или я сошла с ума и ничего не понимаю?
И его слова про коллекторов…
Если он так сказал, значит, обращаться за помощью, если вдруг они опять придут и будут угрожать, бесполезно?
Или он предлагал свою помощь в разрешении ситуации? За… Секс?
Кое-как поднимаюсь, сажусь на стул, пытаюсь налить себе воды. Руки отчетливо подрагивают. Так и до психоза недалеко.
Вода немного придает сил, я встаю и иду в комнату, к Севе, до сих пор, безотчетно, пытаясь найти у него защиту и спокойствие.
– Сева… – сажусь рядом с ним, на кровать, глажу по груди, щекам. Чувствую, как глазам становится больно и горячо. Слезы опять. – Сева… Посмотри на меня… Пожалуйста…
Муж неотрывно, не моргая даже, глядит в экран, на мелькающие цветные картинки. И мне становится больно в груди. Так больно, что не могу сдержать себя, цепляюсь за его майку, трясу, сглатывая слезы:
– Сева! Сева! Ну очнись! Мне плохо, Сева! Мне так плохо!
Но Сева лишь чуть-чуть вытягивает шею в сторону, потому что я перекрываю ему экран. Мешаю.
Он не слышит ничего, не замечает моих слез, моего отчаяния.