3
Всеволод Юрьевич не повел войско в Рязань. Он стал лагерем в виду города на берегу Оки, отправив воеводу своего к Ярославу и боярам рязанским с приказом: явиться в полдень на ряды [38] . Поставлен был только шатер великого князя, дружинники же владимирские расположились на склоне взгорка и в перелеске, спускавшемся к реке. Сколько было воинов у Всеволода, рязанцам видно не было, и оттого суда княжеского они не испугались. Отправляя бояр и выборных от мастеровых и купцов на ряды, горожане напутствовали:
— Не уступайте!
— Держитесь своего!
— Князей ослобоните! На что нам приблудные‑то!
Среди важно выступавших на княжеский суд рязанцев шел в окружении священников епископ Арсений. Под тяжестью золоченой ризы, отягощенный толстой золотой цепью, на которой висела панагия [39] , он, опираясь на посох, с трудом переставлял ноги. Перед выходом из города Арсений пытался еще раз призвать паству к смирению, повиниться великому князю, но рязанцы не захотели слушать епископа.
Следом за выборными из ворот города в сопровождении двух десятков воинов выехал Ярослав. Обогнав шествие рязанцев, он первым прибыл к княжескому шатру и, спешившись, попал в крепкие объятия братьев — Константина и Юрия.
Старший брат, высокий и строгий, как монах, хотя и был рад встрече, вел себя сдержанно и радости не выказал.
Юрий же, тиская Ярослава крепкими ручищами, забросал его вопросами:
— Здрав ли? Как женушка твоя, поздорова ли? Что содеялось в Рязани? Чем люд рязанский прогневил? — и, не давая ответить, тут же рассказывал сам: — Брат Владимир просился с нами, да отец не взял: мал еще. Бояре твои с тобой, а дружина где же?
— В граде оставил, в воротах.
— Почто в воротах? — тряхнул кудрями Юрий. — Воротных сторожей разве нет?
— Есть. От них и поставил дружину, дабы за стенами градскими не укрылись бунташные.
— Есть и такие?
— Вон сколь, — кивнул Ярослав в сторону приближающихся рязанцев, — да и в самом граде осталось немало. — И, сокрушенно махнув рукой, спросил в свою очередь: — А как батюшка? Здоров ли?
— Великий князь в здравии, — тихо ответил Константин. — По весне занедужил как-то, да потом выправился.
Ярослав, отстранившись от Юрия, повернулся к старшему брату. Всмотревшись в его худощавое, землистого цвета лицо, участливо спросил:
— Сам-то ты здоров ли? Вона как глаза запали…
— Все в руках божьих, — так же тихо ответил Константин. Рядом со своими крепкими, розовощекими, жизнерадостными братьями он выглядел изнуренным, усталым, словно точила его какая-то внутренняя, неведомая болезнь. Узкое лицо Константина, обрамленное редкой бородой клинышком, глубоко посаженные глаза, тонкий нос с горбинкой и резкая черточка, делившая сросшиеся брови, дышали внутренним покоем и умиротворением. Будто пришел он в этот грешный мир сторонним наблюдателем: без радостей, желаний и страстей.
— А что батюшка, в шатре? — забеспокоился Ярослав. — Не терпится обнять родителя.
— Тебе нельзя в шатер! — предостерегающе поднял руку Константин. — Не забывай, кто ты, и говорить с тобой великий князь будет не как с сыном, а как с удельным князем. О том и напомнить велел.
Ярослав понимающе кивнул и нехотя отошел к приехавшим вместе с ним боярам.
Между тем рязанские выборные подошли ближе. Встретил их боярин Зарок и указал место, где им надлежало быть в ожидании суда княжеского.
В полдень из шатра вышел великий князь. Кинув взгляд на Ярослава, он указал ему на скамью, стоявшую слева, сам же сел в высокое резное кресло. Оглядев выборных рязанцев, Всеволод спросил:
— С чем пришли, бояре?
Из толпы выступил бородатый дородный мужик. Придерживая окладистую бороду, поклонился поясно и, крякнув в кулак, зычно произнес:
— Вины на нас нет, государь, а потому говорить пришли о наболевшем: доколе держать в неволе князей наших будешь?
— Не о том речь! — прервал боярина Всеволод. — Помолчи! Говори ты, князь, — кивнул он Ярославу.
Тот встал, не спеша поправил висевший на поясе меч и громко произнес:
— Винюсь пред тобой, великий князь, что допустил в земле рязанской смуту, непокорство и предательство. Не углядел сговора бояр с князьями пронскими, не пресек предательство сие в самом начале. А они, — указал Ярослав перстом на толпу выборных, — смутили рязанцев на бунт супротив меня, великий князь, над Рязанью тобой поставленного.
Ярослав говорил долго, приводя примеры, называя имена… И с каждым новым деянием, содеянным, по словам Ярослава, рязанцами, Всеволод Юрьевич все больше мрачнел.