Глядя вслед молодцу, позавидовал Юрий, что не может уже так же вольно, птицей, пронестись по заснеженному полю: дружина за спиной его, а потому видом своим должен князь внушать воинам уверенность и силу.
К полудню вернулся Роман, и не один. В сопровождении десяти гридей приехал воевода боярин Дорофей Федорович. Так же как и Юрий, он был молод, горяч и жаждал сражения, но, повинуясь княжеской воле, не посмел напасть на расположившегося лагерем противника.
— Князь Изяслав стоит на Тросне. Кир Михаила же с ним нет. Он ноне на Литове, — деловито докладывал воевода. — С Изяславом сотни три. Нас не ждут, трапезничают. Видно, собрались и заночевать на месте том, ибо палатки поставлены, хвороста нарублено много. Костры ночью жечь, — пояснил Дорофей Федорович.
— А где ратники твои? — забеспокоился Юрий.
— Я их отвел подале, дабы не обнаружить случаем себя. Да, вот еще что, — озорно сверкнул глазами Дорофей. — Тяжелые доспехи у них в сани сложены, а мы те сани умыкнули.
— А ну хватятся?
— Да нет же, — махнул рукой воевода. — Они сани-то те в стороне поставили, за лошадьми.
— Смотри, воевода! Коли чего, с тебя спрос, — улыбаясь, погрозил перстом Юрий. — Веди!
Только на подходе к лагерю владимирская дружина была замечена дозором, но поздно. Захваченные врасплох, воины Изяслава не успели даже вооружиться, сесть в седло, как падали под мечами владимирцев. Юрий рвался к палатке с княжеским стягом у входа. Ему очень хотелось схватиться с Изяславом, но даже меча обагрить Юрию не дали. Роман, гриди охраны рубились впереди, закрывая его стеной. Вот и княжеская палатка изрублена, а Изяслава нет. Позже от пленных воинов пронской дружины узнали, что князь рязанский бежал, бросив стяг княжеский и воинов. Несмотря на то что владимирцы не потеряли ни одного дружинника, лишь было несколько раненых, Юрий был раздосадован.
— Ты где же это так научился мечом махать? — спросил Юрий Романа, отметив во время сражения его необычное умение владеть оружием.
Роман застенчиво улыбнулся, оказавшись в центре внимания окружавших Юрия гридей, с готовностью ответил:
— Поначалу отец учил, а потом сам: видел, как поганые своих молодых воинов учат саблей владеть, — повторял за ними; потом у ромеев не раз видел схватки воинов; на турнирах в Константинополе даже свеев видел. Зовут их рыцарями, а живут они у холодного моря. Очень умелые и жестокие воины.
— Будет об этом, — остановил рассказ Романа князь. — Свеи далеко от нас, свои же рядом, и они намного опаснее. Ты вот что, когда вернемся, приемы боя иноземного покажи непременно.
— Как прикажешь, князь, — склонил голову Роман.
После скоротечного сражения на Тросне владимирцы пошли на Литову, но Кир Михаила там уже не было. Прослыша, что Изяслав Владимирович разбит, он бежал в Киев к своему тестю. Юрий же вернулся во Владимир и был встречен колокольным перезвоном и всем народом владимирским.
4
Меды и брага, вино ромейское лились рекой, столы ломились от яств — то великий князь Всеволод Юрьевич потчевал ратников и народ владимирский, празднуя победу над князьями-разбойниками. Радостно на душе у князя, светло. Есть на кого землю владимирскую оставить, кому великий стол передать. Что Константин, что Юрий — оба достойны стать во главе рода. «Юрий-то даже покрепче будет, — отметил великий князь, сравнивая сидящих рядом сыновей. — Константин мягок, сердоболен, видно, в мать пошел, а Юрий весь в меня: решителен, горяч, нетерпелив. Да ничего, жизнь пообломает, поумнеет, остепенится, дай срок».
Князь медленно поднялся с высокого резного кресла, обвел пирующих взглядом.
— Полны ли чаши? — привлекая внимание, возвысил Всеволод голос.
Рев был ему ответом.
— Ноне славим мы дружину володимирскую, воевод, сына моего Юрия. Бог даровал им победу. И победа сия да будет предупреждением врагам нашим, да возвеличит землю володимирскую и укрепит порубежье. Осушим же чаши во славу!
— Слава великому князю!
— Слава князю Юрию!
— Слава! Слава! Слава! — гремело за столом и эхом отдавалось на княжеском дворе, на площадях и улицах города. Владимир праздновал победу.
Уж за полночь Юрий покинул пир. Он с трудом пробрался через двор, заполненный пирующим народом, и вскоре оказался у соколичего домика, погруженного во тьму. И только одно окно — окошко ее светелки — теплилось светом.
«Ждет!» — радостно екнуло сердце.
Юрий взбежал на высокое крыльцо: дверь оказалась не запертой, как не запертой оказалась и дверь, ведущая на женскую половину. Юрий прошел по узкому коридору и осторожно толкнул дверь светелки. Освещенная одиноко горящей свечой, Дубрава стояла, прислонившись спиной к стене, простоволосая, в белой льняной рубахе.