— Что же будем делать, отец? — выводя из глубокой задумчивости Федора Афанасьевича, спросил Роман. Весть, принесенная Семеном, горячила его молодецкую кровь и безудержно звала к действию. Отец же был на удивление терпелив и спокоен. — Надо ехать немедля в Боголюбово, выручать мужиков.
— Охолонь, — предостерегающе поднял руку Федор Афанасьевич. — Не в Боголюбово, а на двор княжеский идти надобно, у Всеволода Юрьевича правду искать.
— Как?! Княжеские люди обоз с людишками имали, а мы к князю за заступой пойдем? — возмутился Роман.
— Не перечь! Коли своей головой не доходишь до истины, то не серди меня, — осадил разгорячившегося сына Федор Афанасьевич. — Завтра поутру пойдем на княжеский двор, а пока распрягай комоней [7] . Здесь, на берегу реки, заночуем, — решительно произнес он.
2
Роман, ведя в поводу коня, непрестанно вертел по сторонам головой, с удивлением взирал на белокаменную городскую стену и сияющие золотом в лучах утреннего солнца створки главных ворот — Золотых.
— Сами полотна медные, да окованы золотым листом, — давал пояснения идущий рядом с сыном Федор Афанасьевич.
И он сам, и Роман были одеты по-праздничному: в легкие зипуны [8] , перехваченные кожаными, украшенными серебряными и золотыми нитями, поясами, синего цвета штаны и тисненные узором сапоги.
— Кроме этих, — Федор Афанасьевич широко повел рукой в сторону распахнутых ворот, — в град ведут еще Серебряные и Медные, ворота кованые, узорчатые, вельми знатные. — Проходя мимо позевывающего воротника [9] , опирающегося о древко копья, он спросил: — А скажи-ка, мил-человек, великий князь в детинце [10] ли?
Подавив зевоту, дюжий бородач нехотя ответил:
— А где же ему быть… знамо дело, в палатах. Токмо с комонем на княжий двор не допустят, — предупредил он.
Проезд был широким, а дорога, ведущая за крепостную стену, вымощена камнем. После курных изб посада высокие, просторные дома купцов владимирских, хоромы боярские казались чудом из чудес, а когда Роман с отцом и робко ступавшим за ним Семеном вышли на соборную площадь, робость и удивление охватили их. Что-то смутное вспоминалось Роману, ведь до одиннадцати лет он жил в этом городе, но пережитые годы плена, а затем нелегкая жизнь изгоев в Жолни, Лубне, Переяславле стерли воспоминания детства.
Успенский собор во всей красе предстал взору. Пять куполов, сияющих золотом, взметнулись в небо. Вызолоченные флюгеры, вызолоченные птицы, кубки, украшения из золоченой прорезной меди завершали кровлю. Наружные фасады собора разделялись сложными пилястрами [11] с пышными капителями [12] . Изящный фриз [13] из стройных колонок, украшенный резными камнями, тянулся вдоль стен.
Между позолоченными колонками этого фриза помещались фресковые изображения святых.
Федор Афанасьевич с восхищением отметил, насколько величественнее стал храм после того, как после пожара его по-новому отстроили мастеровые владимирские во времена княжения Всеволода Юрьевича. С трех сторон, чего раньше не было, к храму прильнули просторные галереи, стены которых были прорезаны широкими арочными пролетами и соединены арочными же перемычками с наружными стенами галерей.
— А вон тот собор, — показал Федор Афанасьевич рукой, — Дмитриевский. Стены храма сего расписаны знатно, а псалмопевец царя Давида и Великий Александр Македонский, летящий на грифонах, будто живые. Будет время, посетим сей храм, помолимся на икону Дмитрия Солунского — святого и покровителя князя володимирского Всеволода.
Видя, насколько потряс вид Успенского собора и княжеских палат Романа, Федор Афанасьевич не без гордости произнес:
— Здесь, сын мой, принял ты крещение. Сам владыка Мартирий впервые возложил тебе на чело крестное знамение. Токмо княжичи да младенцы бояр именитых чести оной удостоены были да еще ты. Князь Всеволод Юрьевич принял тебя на руки свои из купели и Романом нарек тоже.
— Почто не сказывал мне об этом ранее?