— Хоть сейчас.
При всех своих недостатках Михаил Александрович был очень храбрым человеком; он не раз смотрел в лицо смерти и не испугался вызова могучего Свидрибойлы.
— Пусть боги нас рассудят, — продолжал литвин.
— Не боги, а Бог. Я согласен на суд Божий, хоть сейчас.
— Нет, подождем, когда приедем в Вильну. Там будем биться перед самим князем и иными людьми. Никто не скажет, что я убил тебя из засады: я тебя честно убью в открытом бою.
— Ты думаешь, что убьешь меня? Ладно. Я готов ждать. А теперь на коней и в путь.
Все поспешили к коням, и вскоре оба отряда, почти смешавшись, потянулись по лесу.
Вражда между литовцами и русскими была как-то сразу забыта.
Только князь да Свидрибойло старались держаться поодаль один от другого.
Солнце всходило.
Румянец загорелся на вершинах угрюмых сосен. Березы с остатками пожелтевшей листвы рдели, как золотые.
Из чащи полз, поднимаясь, пригретый, туманный пар.
Промелькнула поляна, еще темная среди озаренных деревьев, но уже обласканная отсветом поцелуя зари.
Запоздалые улететь пичужки кое-где встрепенулись, в кустах.
Пронеслось и замерло протяжное мычанье зубра…
X. Поединок
Ольгерд пировал.
За огромным столом, протянувшимся во всю длину лучшей комнаты Виленского замка, сидели литовские вожди, русские князья и польские паны.
Литвины первенствовали — русские и поляки были только гостями и не все добровольными.
Князь смоленский, например, приехал потому, что был данником Литвы.
Быть может, он себя вовсе не весело чувствовал на пирушке полудиких язычников-литовцев.
Вероятно, и многие из поляков чувствовали себя не лучше. По крайней мере, они очень задумчиво покручивали усы.
Но Ольгерд мало заботился о настроении духа гостей-чужеземцев.
Он хотел веселиться, и его желание было законом.
И раскинулся стол, и уставился яствами, и полный вином турий рог передавался из рук в руки, и войделот вдохновенно запел, прославляя подвиги великого князя литовского. '
Как старый лев, сидел седовласый старик Ольгерд среди шумного, но трепетавшего одного его взгляда собрания.
Положил он на стол могучие руки, обросшие, как у зверя, шерстью, откинул голову и слушает войделота и гордая улыбка скользит по его лицу.
— Да, да, он могуч, и никто не сравнится с ним!..
Слушает Кейстут, старый вождь литовский, слушает Витовт — молодой орленок, и по их лицам также скользит горделивая улыбка и огнем светятся очи.
Но невеселы польские паны, угрюмо сидит посол немцев- крестоносцев, понурились русские князья.
Для них эта песня тяжка, их позор воспевает старый войделот.
Прозвучали последние аккорды. Замерли. Оборвалась песня…
Среди всеобщего молчания слышно только, как звякают кубки да глухо звучит турий рог от удара о другой.
В узкие окна льется солнечный свет и играет на золоченой коже, покрывающей скамьи.
Задумалась сестра Михаила, великая княгиня литовская.
Задумался и Ольгерд, но дума его — гордая дума.
— Кто меня осилит? Кто дерзнет стать противу меня? Польша? Немецкие рыцари-монахи? Ха-ха!
И ему хочется смеяться.
— Славен ты, великий княже, — раздался голос князя тверского, — всех ворогов ты сломил. Но один еще у тебя остался.
Ольгерд нахмурился и спросил:
— Кто?
— Великий князь московский.
Ольгерд хмуро усмехнулся.
— Не боюсь я его.
— Конечно. Я знаю, что ты силен и никого не боишься. Но его надо сломить, а то… а то он соберется с силой и… тебя самого сломит.
— Меня?! Да он и с Ордой не может справиться.
— Дай срок; придет время — справится. А ты попомни, зятек, о чем я тебя просил, что говорил: помоги мне сломить Москву — от этого тебе же будет великая польза.
— Я сказал тебе — подумаю, — нехотя промолвил в ответ Михадлу зять.
Дело в том, что до пира у них была об этом беседа. Князь литовский, по-видимому, был не особенно склонен выступать на поддержку тверского.
Он отлично понимал, что Тверь не чета Москве, успевшей собрать «под себя» множество областей.
Он не раз оказывал помощь шурину, но каждый раз Михаил проигрывал.
Очевидно, дело безнадежно. Тверскому князю не тягаться с московским.
Варвар Ольгерд везде и всюду ценил силу.
Ему начинало казаться, что не стоит поддерживать Михаила, бессильного, вялого…
Свидрибойло, сидевший невдалеке от тверского князя и Ольгерда и слышавший фразы, которыми они обменялись, грубо расхохотался.
— Помогать тебе? Есть нужда! — воскликнул он. — Зря лить литовскую кровь: московцев-то тоже голыми руками не возьмешь. Тебе с князем московским не совладать, а нам что за дело? Наберись силенки. Но, конечно, московский князь не тебе чета.