Слава о духовных подвигах Сергия и о творимых им чудесах росла со дня на день. К нему стали стекаться и простолюдины, и вельможи с просьбой помолиться за них.
Монашествующие оставляли свои обители и приходили жить в монастырь Сергия. Обитель росла и ширилась.
Вернемся теперь к путешествию великого князя на богомолье.
Когда Димитрий Иоаннович въезжал в монастырские врата, зазвонили во все колокола обители.
На паперти соборного храма его встретил преподобный игумен с крестом и святою водою. Когда князь приложился к кресту и был окроплен святою водою, преподобный Сергий сам принял благословение от митрополита Алексия, потом облобызался с ним.
Затем преподобный облобызался и с Митяем.
Странную противоположность представляли друг с другом великокняжеский духовник и великий игумен.
Отец Михаил был одет в богатую рясу, на груди красовался осыпанный драгоценными камнями крест; он выгля-т дел красивым, сильным и смотрел гордо.
Святой же Сергий был облачен в старенькую ризу, такую же эпитрахиль и ветхую, заплатанную рясу из грубой домотканой бумажной материи; он был невысок ростом, худ и имел болезненный вид.
Не было на нем ни камней драгоценных, ни дорогой одежды; он выглядел беднейшим иноком…
Но стоило взглянуть в его кроткие, глубоко запавшие глаза, чтобы понять, что ему не нужны, никакие внешние отличия, что он отмечен самим Богом: так ласкал, и манил, и проникал в душу его взгляд.
Отслушав литургию, которую совершил святый владыка в сослужении с преподобным игуменом, великий князь прошел в келью святого Сергия.
Это была очень маленькая, полутемная каморка с простым некрашеным столом и такими же скамьями.
— Потрапезуйте со мной, — предложил Сергий, — есть у меня хлебушка свежий — сам сегодня испек, — водица хорошая, ключевая, да малость рыбки печеной…
Великий князь и владыка разделили с преподобным скромную трапезу, только отец Михаил ни до чего не дотронулся и с оттенком пренебрежения смотрел на скудные снеди.
По окончании трапезы Димитрий Иоаннович сказал преподобному:
— Черные времена приходят, отче… На Москву вороги ополчаются…
Он передал святому о замыслах Михаила тверского, о возможности одновременного нападения на Русь Литвы и Орды.
— Твои молитвы, отче, доходны до Господа. Помолись за меня да за Русь православную.
— Доходны ль мои молитвы до Господа, о сем и мыслить не смею. По неизреченной милости Своей Господь порою дает мне по вере моей. А я за тебя, княже, первый молитвенник. Молитвы мои, княже, всегда с тобою. А ты не робей духом — сие грех. На милость Божию надейся. Бог поможет… Не хощет Он, милостивый, погибели чад Своих…
И долго говорил святой Сергий. Слова его были просты, безыскусственны. Он говорил о неисчерпаемом милосердии Божием, о Его любви к людям, о том, что нет такого трудного дела, такого подвига, который нельзя было бы свершить, уповая на помощь Божию.
Целительным бальзамом была речь преподобного для смятенной души великого князя.
Он приехал в монастырь унылым, полным смутным тревог, а уезжал о успокоенным духом, с сердцем, полным надежды.
Когда великий князь, распрощавшись со святым игуменом, выходил из кельи, преподобный, дотронувшись до ризы Митяя, с которым до сих пор не обмолвился ни одним словом, спросил, пробуя на ощупь ткань:
— Кажись, алтабас? Чай, дорогонек? Да, да… Сколько на эти деньги можно было бы сирых и голодных согреть и накормить…
Отец Михаил, вспыхнув, с недовольствием взглянул на святого и вышел вслед за князем, ничего не сказав.
Замешкавшийся святой Алексий и Сергий посмотрели друг на друга.
— Суета… И гордость житейская… — промолвил преподобный.
Владыко только тяжело вздохнул в ответ.
Проводив своих именитых богомольцев, святой Сергий вернулся к себе в келийку, плотно запер двери и — стал на молитву.
Когда он начал молиться, время было недалеко за полдень, а когда поднялся с колен, уже стояла глубокая тьма.
Он был изнеможен, и с его лба крупными каплями падал пот.
Присел на лавку, чуть вздохнул и пошёл будить звонаря, чтобы, ударил в колокол к полунощнице.
В церковь он явился первым из братии.
Такова была сила духа в его немощном теле.
Насколько великий князь, умиротворенный беседою с преподобным игуменом, уезжал из монастыря полным бодрости душевной и надежды, настолько беспокойно и смутно чувствовал себя Митяй.
Святость и простота жизни Сергия вместо того, чтобы умилить, только раздражила его.
Гордый дух отца Михаила не мог помириться, что высшее счастье в жизни достигнуто простотой житейской и смирением.