И разве я не должен обо всем, чем мы жили тогда, рассказать, если так получилось: стать писателем выпало мне? Разве столько самых разных ребят, с которыми съесть пришлось тот самый русскою пословицей определенный пуд соли, и столько других — кто однажды подвез тебя, кто только дал закурить — не надеются на тебя? Разве они не ждут?
Я уже много лет собирал большую книгу о нашей стройке, такую, в которой меньше всего бы пришлось выдумывать, а только рассказывать без прикрас о том, что было на самом деле: это ведь обычно куда интересней и приукраски, и всякой выдумки. Много лет я ворошил старые черновики, перелистывал горы записных книжек, перечитывал скупые, на которые у меня никогда не хватало ни терпения, ни времени, дневниковые записи, по папкам раскладывал письма друзей, поблекшие фотокарточки, короткие газетные вырезки, и даже тогда, когда писал о чем-то другом, от меня так и не отступали видения тех лет, пришедшие из страны нашей молодости — пусть не очень уютной, но справедливой и гордой…
Может, мне хотелось разобраться в конце концов, чем же она, эта страна, нас к себе навсегда приворожила?
А может, давно уже настала пора «подбить бабашки»?.. Ведь на стройке мы, как мальчишки — да а мы и были тогда зелеными мальчишками, — были яростно увлечены бесконечным б у д е т и очень редко задумывались: а что же с т а л о? Что теперь е с т ь? (Кроме, разумеется, этого: «Есть кислородная станция!», «Рапортуем: сталепроволочный — есть!».)
Это вовсе не значит, что я посчитал жизнь прожитой, что согласился наконец: иду не на ярмарку, а уже с нее, да. Но ведь оглянуться назад было и в самом деле пора.
Выражаясь высоким стилем, мне хотелось вложить в эту книжку опыт моего поколения. Только — как до сих пор не очень изящно выражаются в моей станице — «без брешешь». Как мы говорили на стройке — да простится мне это! — «без булды».
Но ведь то, что подталкивало меня — профессиональный литератор! — то меня частенько и сдерживало. Ну, хорошо, я думал, Лейбензон тебе друг, потому т ы о нем и пишешь, но ведь есть же кто-то другой, кто его и на дух, гитариста, не принимает. И тот уже написал бы иначе — у него своя правда!.. А как же тогда она — наша общая? Это, брат-монополист, все равно что в личных целях пользоваться своим служебным положением, разве не так?
И однажды я купил японский магнитофон и все потом представлял себе, как на Антоновской площадке прихожу вечерочком в гости к дяде Васе Бичурову, одному из самых первых на стройке плотников, человеку добрейшему и удивительно чуткому, как не вынимаю из-под полы, чтоб не смущать его, свой крошечный «маг», а выставляю на стол только ее, проклятую, как прошу Бичурова: «А ну-ка, дядь Вася, давайте, пожалуйста, все с самого начала, все как оно было тут, как это видели и слышали вы…» А потом, после машинистки, только расставить запятые.
А сколько рассказал бы мне кто-то другой, третий.
Все чаще и чаще мне начинало казаться, что одною моральной поддержкой мне не обойтись, что в книжке моей должны участвовать многие, только тогда она получится достаточно полной. То же, что сделал до сих пор я один, представлялось мне островками в бескрайнем море. Представлялось лишь очень приблизительным остовом.
Но вспомнился опять Запсиб, вспоминалось жестокое время, когда царицей на стройке была знаменитая «незавершенка». На громадном пространстве лишь котлованы и котлованы, только кое-где далеко друг от друга серые ленты фундаментов, только кое-где пустые еще корпуса с одинокими кранами, и ни дымка, ни дымка!..
Тогда иной раз казалось, легче построить новый завод, чем этот закончить.
Бывало, я ловил себя на другом. Может, спрашивал, с этой книжкою ты не больно торопишься? Вон сколько тянешь, сколько все собираешься!.. Все волынишь, все живешь в этом странном, тоже когда-то привитом тебе стройкою ритме: сперва раскачка и хорошенькая запарка — потом…
Или дело в другом?.. Не знаю, как для кого, а для меня почти каждая книга была прощанием. С детством. С другом, которого больше нет. Хотя бы с частичкою горькой памяти, которая давит и давит сердце…
Но зачем же тебе прощаться с твоею Антоновской площадкой, если отдыхаешь душой там не только тогда, когда доезжаешь поездом или прилетаешь туда самолетом, а и в такие часы, когда бываешь там только мысленно?.. Зачем расставаться с тем, с чем тебе легче дышится и увереннее живется?