В центре Пномпеня находился торговый квартал, где всегда царила деловая суета. Здесь размещались китайские магазины, товарные склады, стойла для кормления скота и рынки. В западном направлении, параллельно реке, пролегали тенистые улицы и бульвары, вдоль которых стояли белоснежные виллы французских чиновников, китайских дельцов и представителей камбоджийской знати, воспитанных во французских традициях. На северной окраине города находился небольшой холм (пном), от которого и произошло название города. На нем возвышался построенный в семнадцатом веке монастырь и стояли несколько буддийских гробниц (чеди). Французы разбили на этой территории двадцатипятиакровый парк с маленьким зоопарком, цветочными часами, статуями, эстрадой для оркестра и летними кафе.[13]
Где-то в полумиле к югу от пнома, у реки, располагался Королевский дворец. Его основные постройки были созданы французскими архитекторами в начале двадцатого века в тайско-камбоджийском стиле. Отделенные от берега аккуратно подстриженными лужайками белые и кремовые здания под сверкавшей на солнце зеленой и оранжевой черепицей напоминали разбросанные по всему городу буддийские храмы и вызывали у прохожих ощущение нереальности.
Этот неземной и сказочный мир рождался всякий раз, когда перед королем и его гостями выступал corps de ballet, в невероятно медленном ритме изображая сцены и истории, позаимствованные из индийской мифологии. Танец разворачивался под аккомпанемент ксилофонов, флейт и индийских струнных инструментов. Большая часть танцоров попала в труппу королевского балета в возрасте младше десяти лет; солистам было за двадцать. Отдельные представления устраивались в соответствии с буддийским календарем или брахманистскими церемониями, которые проводились во дворце. Другие постановки исполнялись в честь важных персон, приезжавших в Пномпень. Продолжавшиеся по несколько часов представления устраивались ночью, когда становилось прохладней. В них изображался раззолоченный мир принцев и принцесс, отшельников, демонов и волшебных животных. Как и кукольный театр на Яве, который тоже основывался на классических индуистских сказаниях, танец имел ярко выраженный религиозный подтекст. Благодаря определенным движениям танцоры получали доступ к сверхъестественным силам, определявшим человеческие жизни и, как считалось, управлявшим сельскохозяйственным годом.[14]
Легко представить себе, как в 1930-е годы Салот Сар во все глаза наблюдал за напудренными танцорами в масках, среди которых, возможно, находились его сестра и жена его брата. Место представления было залито светом сотен свечей (и луны). Всякий танец состоял из тысяч отдельных движений, каждое из которых было привязано к определенной истории и мифологическому персонажу. Танцоры не имели права на импровизацию, да никому из них это и в голову бы не пришло. Танцоры были средством выражения традиции, а отнюдь не ее толкователями. Сдерживание индивидуального творческого порыва при помощи запоминания материала, преподанного учителем, — это неотъемлемая часть традиционного обучения в индуистском и буддийском стилях, затрагивавшего самые различные области, включая танец и монастырскую жизнь. Точно так же Пол Пот обучал своих подчиненных в Коммунистической партии Камбоджи. Скромность Пол Пота, равно как и его манера обучения, вызывали восхищение у студентов. Возможно, отсутствие самовыражения в сочетании с нарядными костюмами, исполнением предписанной роли и могуществом, обретаемым в ходе представления, помогли Салот Сару придумать свой собственный имидж — на протяжении всей карьеры люди воспринимали его как «чистого и гладкого», словно танцора, скрывающего лицо маской.
Но у чарующего мира танцоров существовала и теневая сторона. Во время правления короля Монивонга женщины ютились в перенаселенной части королевского дворцового комплекса, заполненной хижинами и хибарами. Подобные условия вредили здоровью. Свободное время танцовщицы проводили, сплетничая и замышляя интриги, вспоминая свои успехи и играя в карты, рассказывая непристойные историйки и ожидая повышения, иначе говоря, растрачивая свою молодость. В этой ужасающей тесноте вместе с матерями жили малолетние дети. Ни одному мальчику старше двенадцати лет не позволялось проживать на территории дворцового комплекса, если только он не был королевским отпрыском. Некоторые танцовщицы, как, например, Меак, благодаря балетной карьере выбились в королевские фаворитки, обрели престиж и обрели финансовую независимость. Для тех же, кому повезло меньше, это было убогое, подрывающее здоровье, скучное существование. Жизнь танцора предполагала полную самоотдачу за мизерную плату и проходила в изоляции от внешнего мира. Похожий образ жизни вел Салот Сар, вернувшись из Франции в Камбоджу в 1953 году.[15]