— Ну хорошо, — вздохнув, сказал он. — Но когда вернетесь, я попрошу вас отпустить меня в медсанбат, — этак хитро подмигнув мне, заявил он.
— И что ты там забыл? — недоуменно спросил я его. — Уж не по Харевичу ли соскучился?
Он усмехнулся.
— По Харевичу пусть его жена скучает, меня же его барышни интересуют, — расплылся он в широкой улыбке.
Меня его слова задели за живое.
— Какие еще барышни? — прикинулся я дурачком.
— Ну как какие, товарищ майор? Сестрички его, хирургички! — весело проговорил он. — Вы что, не поняли тогда? Ведь они же голодные до мужиков! Притом обе.
Я фыркнул.
— Чепуху мелешь, Савельев! — сказал я и строго поглядел на него.
— Да какая там чепуха, товарищ майор! — воскликнул он. — Я так думаю: медсанбатовским мужикам дела до них нет — они все философствуют да о политике говорят. А бабам не политика нужна… Вы же сами знаете, что им нужно.
Я чуть было не задохнулся от возмущения. Он топтался сапогами по моим чувствам, и я ненавидел его в тот момент.
— Да как ты можешь?.. Как ты вообще смеешь?.. Нет, я не знал тебя, не знал, Савельев! Вот ты каков, оказывается… — бормотал я, пытаясь взять себя в руки.
Савельев ничего не понимал.
— Товарищ майор, да что с вами? — спросил он. — Что это вы на меня так взъелись? Я же ведь ничего такого не сказал.
— Сказал, не сказал! — передразнил я его, стараясь не выдать себя с головой. Ведь Савельев мог догадаться, почему я вдруг психанул. — Послушай, — более миролюбиво обратился я к нему, — а какая тебе из барышень больше понравилась?
Сказав это, я замер в ожидании. Мне казалось, что капитан сейчас просто-напросто рассмеется мне в глаза, но этого не случилось.
— Какая? — переспросил меня Савельев. — Конечно же, Леля. У нее такая… — Он, видимо, хотел сказать что-то грубое, но испугался меня и произнес другое: — Одним словом, класс!
Я помолчал, обдумывая сказанное.
— Ну а Илона? Неужели она тебе не понравилась? — стараясь не выдать себя, с этаким нарочитым безразличием спросил я. Мне очень хотелось узнать мнение этого жеребца о той, о которой я теперь думал постоянно.
Савельев, видимо, что-то заподозрил, поэтому в его словах появилась некоторая настороженность.
— Илона?.. — переспросил он. — Да как вам сказать… Что-то, конечно, в ней есть. Но она не такая броская, как Леля. А я люблю, чтобы женщина убивала наповал.
— Значит, Илона убить наповал не может? — холодно спросил я его.
— Ну, это смотря кого, — стал дипломатичным капитан. — По мне всех мерить нельзя. Как говорится, на вкус и цвет… — Он внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, что я от него хочу. — Для вас бы Леля тоже больше подошла, — неожиданно заявляет он. — Вы мужик видный. А Илона… Она вроде как бы интеллектом пришибленная, что ли… Правда, улыбочка у нее разоружающая. Да и фигура неплохая. Ей бы на подиум. Но лично я люблю барышень в теле. Уж, простите, такой я негодяй.
Меня его объяснение вполне устроило. Я понял, что он совершенно не разбирается в женщинах. В них он ищет только формы, не обращая внимания на такую вещь, как тонкая материя, на то, что лежит не на поверхности, а скрывается где-то в глубине. Леля, конечно, не дура набитая, она и умна, и остра на язык, но Илона… Я чувствовал, что эту женщину нужно постигать и постигать, ее, возможно, вообще никогда нельзя постичь. А поэтому такая женщина всегда будет привлекать тебя своей загадочностью. Мужчины любят неоткрытые планеты, старые планеты им неинтересны.
XVI
В Грозный, который в ту пору федералы пытались взять штурмом, я отправился на санитарном «уазике» — «таблетке», как мы говорили. Вместе со мной выехал заместитель командира полка по тылу подполковник Червоненко. Жора был доволен. Наконец-то, как он говорил, ему удастся от пуза попить пивка. Он был родом из Ростова, а там, по его словам, только дохлые кошки не пьют этот божественный напиток. Но когда мы через несколько часов, пропылив по осенним дорогам, добрались до города, мы поняли, что пива нам не видать как собственных ушей. Город весь был в руинах, и если там и были какие-то уцелевшие магазины и ларьки, то они давно были разграблены голодной городской шпаной.
Что до городского населения, то его в Грозном практически не было видно. Одни военные, одни камуфляжные цвета. Такое было впечатление, будто весь мир превратился в один военный лагерь. Где-то грохотали орудия, слышались автоматные очереди. Над городскими кварталами черными исполинами то и дело вставали взрывы. Военные, видимо, привыкли к такой обстановке и не обращали внимания на войну. А война была в двух шагах. Какие-то парни в бушлатах, смекнув, что мы новенькие, предупредили, чтобы мы шибко-то не зевали — иначе, мол, быстро станете добычей снайпера.