Сегодня этого уже в гостиницах нет. Рынок внес свои коррективы и в гостиничную жизнь. Сейчас приходи хоть с чертом — и тебя пропустят. Лишь бы были деньги. Дошло до того, что даже проститутки свободно ходят ночью по гостиничным коридорам и предлагают свои услуги. При этом их никто не гонит прочь. А когда-то я не смог пройти ночью в номер своей родной жены Лидуси. Она тогда была в длительной командировке в Москве. Я сильно соскучился и сделал все, чтобы увидеть ее. С командировочным удостоверением в кармане я отправился в столицу. Летел как на крыльях. Не часы — минуты считал до нашей встречи. Приехал ночью, разыскал нужную мне гостиницу, а меня в нее не пускают. На улице мороз, снег идет, а дежурным все равно. Я их и так умолял, и эдак, говорил, что у меня всего лишь ночь в запасе, потому что утром я уже должен отправиться домой, но на меня не обращали внимания. И только когда я показал в окно четвертной, администраторша открыла мне дверь. Считай, все командировочные этой чертовой бабе отдал. Потом пришлось немного поголодать, но да ведь разве я мог не повидать Лидусю?
Это был двухместный, достаточно скромно обставленный номер. Небольшая прихожая с встроенным платяным шкафом, ванная комната, совмещенная с санузлом, спальня, она же гостиная. Невеликий столик у окна, две деревянные кровати вдоль стен. Мои друзья экономили. Решили, что для троих им подойдет и двухместный номер. Женщины сразу заявили, что лягут вместе. Но Харевич думал по-другому: кровати только для девчонок, сам же он что-нибудь придумает. В конце концов, в номере есть четыре стула — чем не лежак? Опыт в этом деле у него есть: ему, военному человеку, разве что на потолке еще не приходилось спать. Начали с того, что раскупорили бутылку «Киндзмараули» и наполнили стаканы. Правда, штопора не было и пробку пришлось с помощью ножа загонять внутрь. Этим занимался я — для меня, любителя сухих вин, это была не проблема.
Мы выпили. Теперь мы пили за то, чтобы никогда не возвращаться на войну. Мы знали, что нам все равно придется вернуться, но мы не хотели этого.
— Я не хочу на войну, — сказала Леля. Слезы текли по ее щекам, и она была сейчас похожа на маленького ребенка.
— Успокойся, девочка, успокойся, — погладил ее по голове Харевич. Он почти что годился медсестрам в отцы и относился к ним по-отцовски. Он сказал:
— И зачем это женщин берут на войну? Тут и мужикам-то страшно порой бывает.
— Мы сами так пожелали, — сказала Илона. Ей тоже хотелось плакать, но она держалась.
— Вот и дурочки, — вздохнул Марк Львович. — Сидели бы сейчас дома и в ус не дули.
— У женщин нет усов! — вытирая слезы рукавом, воскликнула Леля и засмеялась. А я подумал: как переменчиво бывает наше внутреннее состояние. Мгновение назад нам было плохо и у нас от боли разрывалось сердце, но вот кто-то показал нам палец, мы расхохотались, и боль отступила. Сложное это все-таки существо — человек.
— Если бы у бабушки были усы, она была бы дедушкой, — сказал Харевич и тоже засмеялся.
Я откупорил новую бутылку, наполнил стаканы, и мы снова выпили.
— Хорошее вино, — сказала Илона.
— Да, хорошее, — согласился я. — На Кавказе не может быть плохих вин, здесь строго за этим следят. А вот в Россию часто везут подделки. У нас в военном городке продавали «Киндзмараули» — пить невозможно. И «Хванчкара» такая же — не вино, а вода подкрашенная. А люди пьют и думают, что так и надо.
— Сейчас повсюду одни подделки, — пробурчал Харевич. Лицо у него усталое, но счастливое. Ему, как и всем, хорошо вдали от войны.
Леля кивает в знак согласия.
— Верно, подделки, — говорит она. — И колбаса поддельная, и шмотки, и чувства. Настоящую любовь днем с огнем не сыщешь. Вы посмотрите: даже при вступлении в брак сейчас заключают контракт. «Мы, нижеподписавшиеся, вступая в брак, заключаем это соглашение и обязуемся, что в случае развода мы все шмотки свои разделим поровну…» Там, конечно, по-другому все звучит, но смысл тот же. Ну не смех ли?
— Да, дожили, — говорит Харевич. — Знаете, мне кажется, я открыл причину возникновения рака…
Мы недоуменно смотрим на подполковника. При чем, дескать, здесь рак?
— Да-да, именно, — говорит он. — А причина простая: потеря настоящих чувств.