При этом отец был явно доволен больше всех: он же и впредь не помышлял облачаться в спецовки, однако и не получать их не мог — мыслимое ли дело что-либо не получать, когда оно по закону полагается — а тут вдруг нашлось разумное применение этим несметным запасам дармовой одежи.
И уже через два дня после начала сельхозработ новый Аркашкин костюм было не узнать. Прочие ребята, одевшись на картошку во что поплоше, через два дня выглядели явно лучше него, хотя вроде бы ничего не делал Аркашка такого, чего не делали другие. Одни и те же осадки моросили с неба на всех, одним и тем же простейшим рукомойником бренчали они по утрам, один и тот же наспех сколоченный нужник предварительно посетив по-быстрому, один и тот же суп хлебали в импровизированной столовой на свежем, иногда весьма свежем воздухе.
А просто так почему-то выходило, что не умел Аркадий не вытирать руки о живот, не удавалось ему умыться, рукавов не замочив, несподручно было тащить что-либо тяжелое, не прижимая его к пузу, не спорилась работа внаклон, а подгибались сами собой ноги, и Аркашка рано или поздно обнаруживал себя ползающим по чернозему на коленках.
Если же добавить к этому затрудненную адаптацию студента Колобова среди незнакомых людей, то логика давшего ему прозвище «чмырь» становится тем более понятна.
Оно, это прозвище, тогда не прижилось, поскольку после колхоза все — кто раньше, кто позже — убедились, что Аркашка вообще-то парень свойский и чувство студенческого братства ему не чуждо, хоть он и прижимист несколько, так ведь не с чего щедрым-то быть, а «простодыркой», это такой довольно редкий народный термин, — глупо.
И в армии, стало быть, — снова. Сержант, командир машины боевой — а смотрится самым зачуханным салабоном. Ну, разве объяснишь всем, что просто человек так устроен! Ведь чтобы данную кажущуюся простоту в полной мере понять, мало не только срочную воинскую службу сполна преодолеть, но зачастую даже академии генерального штаба не достаточно!.. Мишка же и в этом был полной противоположностью Аркашке. Он умел даже очень грязную работу делать, почти не пачкаясь. Тоже — устройство такое человеческое. Случалось, обмундирование в армии до дыр изнашивал, всего лишь раз-другой постирав. Но уж если нечаянно все же где-нибудь в столовой сажал пятно, то, наоборот, мыл бензином, стирал в растворе кальцинированной соды, отчего почти вся краска сползала с несчастной ткани, но сползало и пятно.
Мишку, кстати, командование за высокие производственные показатели несколько раньше Аркашки наградило краткосрочным отпуском на родину. Всего-то на месяц братья разминулись. Но, очевидно, иначе быть не могло, интересы обороны не позволяли.
Мишкино счастье было неописуемым — в стройбате с отпусками было существенно хуже, нежели в строевых частях — и как Мишка благополучно добрался тогда до дому с двумя пересадками в незнакомых аэропортах, одному Богу известно.
Потом, когда разрешили религию, Мишка уже в почтенных годах был. Но в Бога уверовать только потому, что начальство дозволяет, показалось ему, видите ли, делом постыдным. А вспомнил свой давний стройбатский отпуск — и маленько уверовал. Ведь тогда он, получив отпускные документы и довольно существенные — потому что заработанные — деньги, первым делом на ЖБИ заскочил отметить счастливое событие с друзьями. Традиция же.
И напились военные строители в монтерской кондейке. Друганы на «гауптическую вахту» тотчас угодили за грубейшее нарушение воинской дисциплины, на работу «ратную» с неделю под конвоем ездили да без ремней, ночевали не в своей родной казарме на мягкой постельке, а в холодном флигельке на твердых топчанах. Эта бы участь ждала и Мишку заместо отпуска и вожделенного свидания с Машкой, в ожидании реальной встречи чуть не еженощно снившейся во сне, но всегда так, что самое важное свершиться не успевало.
И тут-то господь Бог лично заступился за глупого Мишку первый раз. Вывел его с завода через пролом в заборе, тогда как дружков Мишкиных ищейки из комвзвода уже повязали и по всей территории предприятия шныряли, ища главного виновника инцидента. Видать, им кто-то в подробностях настучал и пофамильно всех сдал.
Весьма возможно, что Всевышний вскоре пожалел о своем необдуманном порыве, поскольку с подопечным таким еще потом много мороки было… Может, даже ругал Сам Себя последними словами, но провел нетрезвого солдатика через все препоны. И попал Мишка в объятья своей Машки в кратчайшие сроки. И все, что никак не успевало свершиться во сне, благополучно свершилось. Причем очень много раз. Мишка только в стройбате потом в себя пришел и нормальную упитанность восстановил.