Это было впечатляющее зрелище: как Мишка на рыбалку собирался, как трогался со двора. Мотоцикл-то — «одиночка», все, стало быть, на себе. Удочки в специальном чехле приторочены к мотоциклу сбоку, прочие пожитки — в рюкзаке, рюкзак — либо за спину, как обычно, либо — на грудь, если еще пассажир безлошадный напросился. И этакому утлому экипажу ехать, еле-еле таща не то что пассажиров, но и самого себя, заезженного почти до смерти, аж иногда сотню верст!
В конце концов у «ковровца» движок заклинило. То есть, по сути, пришел транспортному средству полный капец. Нет, его, в принципе, квалифицированный ремонтник при желании смог бы реанимировать. И такой бы специалист нашелся. Но — запчасти. Но — их цена, даже если удалось бы достать по великому блату… Да просто — данная матчасть уже не стоила столь значительных затрат!
Разумеется, Мишка три дня пировал с горя да еще четыре — в себя приходил…
И это еще огромное счастье, что она окончательно вышла из строя не на дальнем озере каком-нибудь, а почти у самой сарайки, где Мишка ее сохранял от воров и стихийных бедствий. Мишка же ни за что б не бросил просто так железного друга, такое дело представлялось абсолютно немыслимым не только ему, но и многим, хотя спроси — почему, вразумительно не объяснят. Менталитет, видимо, такой: истратить на вино всю получку — запросто, бензин тоннами жечь ради десятка жалких ершиков — хоть бы что; но в ином каком-нибудь случае — удавимся за копейку…
— Этот мотоцикл вполне себя оправдал, — без тени сомнений заявила Мария и этим квалифицированным заключением дипломированного финансиста-экономиста подвела жирную черту под Мишкиными последними терзаниями, — к следующему лету будем брать новый и с люлькой. Но при одном условии, любезный мой Мишук. Мы прежде съездим с тобой в одно место. И полечимся маленько. Потому что, сам же понимаешь, твоя пьянка уже становится совершенно нетерпимой… Понимаешь хоть?
— Понимаю, — абсолютно искренне промямлил, понурившись, муж. Во-первых, потому, что действительно понимал — за последнее время несколько раз на мотоцикле рассекал пьяным, чего поначалу вообще не случалось — а во-вторых, очень хотелось новый мотик, без которого уже жизнь не в жизнь, как, тьфу, тьфу, тьфу, без Машки и детей, которых ведь тоже однажды лишиться из-за пьянки можно. В-третьих, уже несколько работ из-за пагубного пристрастия сменил, пока удавалось вовремя смыться без характерной статьи в трудовой книжке, но это ж только до поры. В-четвертых, партийная жизнь давно телепается на грани — оно б и неплохо враз покончить с нею, но ведь безболезненно не получится, один мужик недавно захотел добровольно выйти, так всю душу ему вымотали: с бригадирства сняли, недостоин, мол, разных доплат лишили и вообще опустили мужика «ниже плинтуса», как сказали бы теперь, всем дав понять, что из партии, как из бандитской шайки, выход только один… И, в-пятых, Мишке казалось, что новый мотоцикл станет решающим фактором в деле реального освобождения из алкогольного рабства, и это, скажем сразу, потом замечательно подтвердилось. Вот как убедительно все сам себе по пунктам разъяснил наш Михаил, так, может, только товарищ Сталин умел, которого тогда как раз по-человечески похоронили наконец. А подобным образом к важнейшему курсу лечения подготовиться, это, между прочим, уже великолепный аутотреннинг, хотя слова этого в обиходе еще не было. Уже, считай, половина успеха. И даже больше.
Правда, мысль о лечении ужасать Мишку даже в результате аутотреннинга не перестала — среди российского пролетариата всегда ведь много жутких слухов об этой отрасли медицины циркулирует — думал, что станет после прохождения курса неполноценным мужиком. Кастрированным как бы. Хотя и знал многих нормальных с виду рыбаков, которые «держались» годами, а все равно….
Потому до того, как разделаться с болезненным пристрастием, Мишка покуролесил маленько еще. Получку по неистребимой привычке постарался до дому донести, но то, что удалось приработать, просадил полностью. А еще пропил колеса от «Ковровца», на базе которых сначала намеревался прицепную тележку к будущему «ижаку» смастерить, другие на что-то еще маленько годные органы павшего товарища двухколесного своего — тоже пропил. За помин бензиновой его души и собственной воли-волюшки мужицкой, которую, вступая в законный брак, и то не считал настолько ущемляемой.
А потом он на работе две недели взял за свой счет, на это святое дело любой начальник безоговорочно отпускал, пока не началась массовая симуляция добрых намерений, и за недельку под присмотром всей родни как следует «просушился». А уж потом они с преданной, но волевой, когда надо, женщиной поехали на поезде в один небольшой город, где была знаменитая на весь урало-сибирский регион «рыгаловка».