И в учреждениях этих ощущал себя наш отпускник как рыба в воде — куда только девались копившиеся весь год и не находившие выхода злоба да желчь — скакал в мешках, бросал кольца на палку, базлал песни у костра, ел много и с аппетитом, дрых посреди дня, валялся на пляже долгими часами. И, разумеется, непременно у него случался пресловутый курортный роман с какой-нибудь. А иногда и два романа в один «заезд». И только одного традиционного курортного занятия Аркашка не любил — читать книжки. Пытался пристраститься, чтобы хоть перед бабами интеллигентность изображать, они это иногда ценят, но — нет. Чтение совсем не шло.
Забавно, что Мишка однажды тоже попробовал в дом отдыха на халяву закатиться. Это еще до «рыгаловки» было, еще Мария только дозревала до того, чтобы на крайность пойти, а пока искала менее радикальные варианты. Так что принудила мужа к странному для него времяпровождению еще и она, не убоялась, что какая-нибудь от безысходности польстится на пьяницу, в надежде как-нибудь постепенно воспитать себе полноценного мужа, раз готового не предвидится.
А Мишка в первый же день волком взвыл от глупости и бессмысленности всего там происходившего, на второй день надрался в «лоскуты» и надебоширил, за что был незамедлительно изгнан вон, да вслед полетела «телега» начальству. Нет, если бы в пруду, на берегу которого это злачное место располагалось, ловилась рыба, Мишка бы стерпел все. Даже — трезвость. Но рыба не ловилась…
И впредь он столь бездарно личное время никогда не тратил. Хотя Аркашкино пристрастие к организованному отдыху не осуждал. Понятно же все. Надо же изредка и рефлексу волю давать…
Между тем Аркашкин рефлекс и так не слишком-то простаивал. (Или — пролеживал?) Едва Аркадий Федорович окончательно отошел от эпопеи «по установлению отцовства», завершившейся его полной если не реабилитацией, то, по крайней мере, как сказали бы теперь, «отмазкой», так понемногу начал пользоваться пусть не ажиотажным, однако вполне устойчивым спросом. То в одном месте заночует, то в другом. А что — грамотный и не слишком пьющий мужчина, на работу в костюме ходит да при галстуке, в компании балагур и даже где-то весельчак. Зарабатывает, правда, не ахти, но, может, будет еще, перспектива-то не делась никуда.
А годы тем временем проходили. Уж за тридцать перевалило. Мишка в тридцать как раз первое знакомство с наркологом свел, спустя месяца три твердо убедился сам и других убедил, что знакомство вышло удачное. Сделался расчетлив, если не сказать скуповат, начал к заработкам и рациональному расходованию семейного бюджета повышенный интерес проявлять, будто стремился ранее пропитое наверстать, компенсировать.
На этой почве они с Марией даже пару раз сравнительно крупно повздорили. Сравнительно, потому что уровень «взаимной нежности» при этом, как всегда, ничуть не снизился, уж во всяком случае, про их ссоры никто никогда не узнал. Зато Мишка в результате дебатов признал свою неправоту — тоже, между прочим, как всегда, — и нарастающую жадность сердца обязался взять под контроль рассудка. То есть, быть может, тут имел место один из малоизученных побочных эффектов лечебного курса, сам собою с течением времени сходящий на нет, ибо скупердяйство пролеченного алкоголика постепенно вернулось к приемлемому уровню.
Стремление же к более высокому заработку признали ни для кого не опасным и бороться с ним не стали, отчего благосостояние семьи сразу поползло вверх, ведь даже копеечку, добытую во внеурочное время, Мишка в целости приносил, отчитывался. Хотя и не всегда официально сдавал — не было в том нужды, зато возникла потребность самому быть неизменно при деньгах. Как солидному мужику. Деньги эти Мишка, разумеется, никогда не тратил — ну, разве детишкам иногда ерунду какую-нибудь покупал да приятелям, проявлявшим непреодолимую назойливость, до получки ссужал на бутылек — однако некая неизменная сумма в кармане была теперь, что ни говори, одной из важнейших категорий личной Мишкиной кустарно-любительской философии, основы которой, если кто подзабыл, закладывались в университетах стройбатского экзистенциализма…
К тому моменту Мария уже окончательно рассталась с советской торговлей, хотя многие знакомые ее отговаривали, мол, от добра добра не ищут. Но Мария устроилась в местное отделение госбанка, где был довольно молодой тогда коллектив и, естественно, сплошь женский, возглавляемый, однако же, мужчиной солидных лет, матерым спецом в области политэкономии социализма, которая, если кто никогда не слыхал, отличалась от своей капиталистической сестры как небо от земли.