А Мария, конечно, сразу — яростно спорить. Хотя, вообще-то, и сама далеко не в восторге от внезапно пробудившегося внучкиного призвания, у самой вся душа изболелась.
А дальше — больше. Уже иной раз зайдет кто-нибудь из родни, а они не разговаривают. Неслыханное дело, да и просто — срамота. И Мишка сделал вывод. Как подобает настоящему мужику в критической ситуации.
— Пойду на работу устраиваться. Тут в одном месте охранник требуется. И могут пенсионера взять. И даже, но тут, скорей всего, вранье, обещают неплохое жалованье.
— А я ни на какую работу не хочу. Хоть режь меня.
— Вполне понимаю. Тебе и не надо хотеть. Ты всю жизнь — уважаемый человек, шишка, можно сказать, тебе — в уборщицы или тот же ларек — себя не уважать. А мне — хоть куда. «Везде дорога», как молодому. Сдохну — тоже все скажут: «Туда и дорога!»
— Ну, тут ты, Мишка, врешь — не думаешь ведь так!
— Твоя правда — не думаю…
И устроился! И работа оказалась по всем статьям козырная: сутки — через трое, начальство — в большом городе, деньги хорошие — не каждый работяга столько имеет! И сразу Мишка бесповоротно решил: «Все, если не прогонят, погибну на боевом посту. Не завтра, само собой, а лет через …надцать, в своей охранницкой постели. А чтобы не выгнали, уши прижму — тише воды, ниже травы сделаюсь, начальству в глаза преданно буду глядеть и каблуками молодцевато щелкать, ибо „таперича — не то, что давеча“. Уж больно тошно — на одну-то пенсию да львиную долю времени с „баушкой“ наедине»…
А в это время и Аркадий Федорович тоже пенсию, пропорциональную его личному вкладу в экономику загнивавшего коммунизма, давно получал. Скудную, однако, если ее помножить да поделить на все соответствующие коэффициенты, вряд ли существенно уступающую тому итээровскому минимуму, на какой Аркашка всю предыдущую жизнь «ни в чем себе не отказывал».
Конечно, он, как и большинство пенсионеров, постоянно ныл и на антинародную власть ворчал, хотя, по обыкновению, не громко и только в окружении надежных родных людей, но в целом, при его привычно скромных запросах, на жизнь вполне хватало, ибо курил он всегда самое дешевое курево, еду покупал самую безрадостную, правда, хотя в больницу без крайней нужды не ходил, на таблетки тратился все больше. А еще Аркадий Федорович, как подобает порядочному старику, каждый месяц некоторую сумму в банк относил — на смерть.
И тут вдруг у Мишки, которому Аркадий Федорович опять сильно завидовал, открылась на службе вакансия. Охранник один во время дежурства копыта откинул.
Мишка сразу к Аркашке: «Пойдешь?» И тот: «Еще спрашиваешь!» Тут же братья на «жигу» Мишкину пали и — к начальству. И Мишка, чего Аркашка сроду за ним не замечал, — мелким бесом: мол, братан, мол, голову на отсечение даю, мол, безупречная трудовая биография, мол, средне-техническое и все такое. И Аркашку на хлебное место тут же взяли. Словно бы Мишкино ручательство впрямь чего-то стоило. Эта мысль, пожалуй, несколько зацепила самолюбие бывшего итээровца, но он, разумеется, оставил ее при себе.
Так и стали они впервые в жизни «напарниками». Именно «напарниками», потому что охранный наряд поста из двух человек, согласно правилу, состоял, хотя, в сущности, тут и одному делать нечего — ценностей под охраной почти никаких, пес «московский сторожевой» Джека одними своими габаритами да внушительным басом не только всех потенциальных похитителей железного лома загодя распугивает — никто ж не знает, что нравом он сущий телок — но и смирных наркоманов, надеющихся без помех наширяться в закутке у высокого забора, шугает лучше всякого престарелого караульщика с «черемухой» и резиновой палкой.
То есть стали братья в тесноватой для двоих железной коробке сутки через трое сосуществовать, чего не делали уже, страшно сказать, сколько лет. И пришлось им долгие разговоры на разные темы вести, но больше почему-то про жизнь. Тогда как именно про жизнь, пожалуй, не стоило б им особо распространяться. Поскольку взгляды братьев на одни и те же предметы различались, как «плюс» и «минус» в электричестве.
Вот как примерно проходила их боевая вахта.
Утром Аркашка, живший неподалеку, приходил раненько и скрупулезно принимал пост. «Имущество и документацию поста согласно описи», — так полагалось изо дня в день по два раза писать в амбарной книге, именуемой за что-то «оперативным журналом».