- Ах да, конечно! Однажды мы с Филом работали в амбаре. День был дождливый - точнее, просто сеялся мелкий дождик. Мы чинили упряжь... Да, конечно упряжь. Наш отец во многих отношениях был чудаком, у него был целый ряд чудачеств; техникой он пользовался лишь тогда, когда обойтись без нее было нельзя. У нас никогда не было трактора - он считал, что лошади лучше. И действительно, на таких маленьких участках нет лучшей тягловой силы, чем лошадь. Я и сам имел лошадей, но пришлось их продать, хотя сердце у меня разрывалось - ведь я по-настоящему любил их. Ну вот, чинили мы упряжь, и тут Фил ни с того ни с сего заявляет, что отправляется в порт и постарается наняться на корабль. Мы и раньше от случая к случаю толковали об этом, оба мы бредили странствиями, но когда Фил заявил, что уходит, это было для меня полнейшей неожиданностью. Я и не предполагал, что он решится на такое. Понимаете, в те дни, более пяти десятилетий назад, в воздухе носилось особое настроение - тут и острота момента, и обстоятельства, новизна и увлекательность путешествий к иным мирам. В прошлом было такое время, когда мальчишки удирали из Новой Англии в море, а пятьдесят лет назад они удирали в космос...
Рассказывая, он вспомнил тот день. Воспоминание было живым, словно, как он и сказал Андерсону, это было только вчера. Видение было ясным и ощутимым, вплоть до затхлого аромата прошлогоднего сена на сеновале. Под кровлей амбара ворковали голуби, а на пастбище у холма мычала одинокая корова. В стойле топали копытами лошади, негромко похрустывая остатками сена в яслях.
- Вчера ночью я решился, - сказал Фил, - но не говорил тебе, пока не созрел для окончательного шага. Разумеется, я могу обождать, но тогда есть риск, что я так никуда и не выберусь. Я не хочу прожить всю жизнь здесь, жалея, что не решился уйти. Скажи отцу, а? Когда я уйду. Поближе к вечеру, чтобы я смог уйти подальше.
- Он не станет преследовать тебя, - ответил тогда Эдуард Ламберт, - так что лучше скажи ему сам. Может, он и поспорит с тобой, но удерживать не станет.
- Если я скажу ему сам, то не смогу уйти. Я увижу его глаза и не смогу уйти. Эд, сделай это ради меня, а? Скажи ему сам, чтобы мне не пришлось глядеть ему в глаза.
- А как ты проберешься на корабль? Им не нужен желторотый деревенский парнишка. Туда берут людей со специальной выучкой.
- Все равно найдется готовый к отлету корабль, на котором недостает одного-двух членов экипажа. Корабль не станет ждать их или попусту тратить время на розыски. В экипаж возьмут любого, кто подвернется под руку. Через деньдругой я найду такой корабль.
Ламберт снова вспомнил, как стоял в дверях амбара, глядя вслед хлюпающему по лужам брату, силуэт которого постепенно растворялся в туманной мороси. Вот серая пелена сеявшегося с небес дождика совсем поглотила его, но долго еще Ламберту казалось, что вдали различается все более крохотная фигурка бредущего по мокрой дороге брата. От воспоминаний вновь затеснило в груди, под горло подкатил комок, и навалилась жуткая, сокрушительная тяжесть потери, горестного расставания с братом; будто утратил часть себя, будто душу разъяли надвое, будто здесь осталась лишь половина.
- Мы были близнецами, - сказал он Андерсону, - и притом идентичными. Мы были не просто братьями, это куда более глубокая связь. Каждый был частью другого. Мы все делали вместе. Я воспринимал его, как себя, а он - меня. Филу потребовалось немалое мужество, чтобы уйти вот так вот запросто.
- А вам потребовалось немало мужества и понимания, чтобы отпустить его... Но ведь он вернулся?
- Ненадолго, и только после смерти обоих родителей. И в тот раз он пришел пешком, точь-в-точь как уходил. Но задерживаться не стал. Побыл денек-другой и ушел - уж очень его тянуло обратно. Сидел как на иголках, пока был дома. Будто что-то его гнало отсюда.
"Пожалуй, не совсем так, - подумал Ламберт про себя. - Он весь был на нервах, издерганный какой-то. То и дело оглядывался через плечо, будто кого-то опасался и проверял, не появился ли Преследователь".
А вслух сказал:
- Он приезжал еще несколько раз с перерывами в несколько лет. Но никогда надолго не задерживался. Очень стремился обратно.
- А как вы объясняете возникновение слухов, что у вас нет брата? - поинтересовался Андерсон. - Как вы объясняете отсутствие соответствующих записей?
- Да никак не объясняю. Чего-чего только люди не наговорят. Глупые россказни могли начаться с банального вопроса: "А, вы про его брата? Да есть ли у него брат? Может, его никогда и не было?" А другие подхватывают вопрос, делают утверждением, добавляют кое-что от себя - и пошло-поехало. В здешних местах поговорить почти не о чем, и люди хватаются за любую подходящую возможность. А судачить об этом старом дураке из долины, вообразившем, что у него есть брат, и прожужжавшем все уши, что, дескать, несуществующий брат странствует среди звезд - дело весьма увлекательное. Хотя, по-моему, я ни к кому не навязывался с рассказами о брате и никогда не спекулировал на его имени.
- А как быть с записями? Точнее, с их отсутствием?
- Просто не знаю. Я ими не интересовался. Ни к чему - видите ли, я просто знаю, что у меня есть брат, и все.
- А вы не хотели бы посетить Мэдисон?
- Да как-то не рвусь. Я редко отсюда выбираюсь. Машины у меня уже нет, а когда надо съездить в магазин, чтобы обзавестись тем немногим, в чем я еще нуждаюсь, просто напрашиваюсь в попутчики к кому-нибудь из соседей. Мне и здесь хорошо, я не питаю желания посетить иные края.