…От сокрушительного удара брони БТРа тяжелые кованые ворота, преграждавшие путь к Секретариату, грянулись об асфальт. Толпа ворвалась во двор. Шум за окнами стал громче. Народ, опьяненный осознанием собственной значимости и скорой победы, требовал правосудия — здесь и сейчас. Бешеный натиск едва сдерживали несколько сотен вооруженных людей, переодетых в форму бойцов государственной охраны. Они — единственный рубеж, последняя надежда.
Президент глубоко вдохнул спертый воздух и уронил себя в кожаное кресло — мысль о последней надежде сдавила горло.
…Первой надеждой был палаточный лагерь гражданского протеста, развернутый на Майдане отдельными депутатами-ветеранами Помаранчевой революции, не сбежавшими за рубеж и не принявшими сторону врага. Таких оказалось не больше десятка, поэтому желающих встретить оранжевыми флагами русские войска и примкнувших к ним повстанцев пришлось собирать по студенческим общежитиям и подворотням, предлагая огромные деньги — 800 долларов за сутки. По разным данным, отрывочно и бессистемно поступавшим в Секретариат, лагерь не продержался и двадцати минут. Гражданский протест захлебнулся. Палатки были сметены в одно мгновение, «протестующие» — студенты и бомжи — не оказывая никакого сопротивления, растворились в толпе. Молодежь, смеясь и отпуская шуточки в адрес поверженной власти, сдергивала с удочек «помаранчевые» флаги и тут же определяла на их место знамена ОРД или стяги Запорожского казачества. Что до организаторов акции — членов парламента от пропрезидентской партии — они среди участников палаточного протеста замечены не были. Исчезли бесследно, прихватив с собой партийную кассу.
…Грязные клочья оранжевых полотнищ еще долго путались под ногами и летали по ветру.
«Сволочи…»- устало подумал президент и закрыл глаза. Не видеть, не знать… Слово «сволочи» он понимал широко — оно относилось и к проклятым москалям, ответившим войной на подавление бунта в Севастополе, и к бывшим соратникам по борьбе, и к тем, кого президент любил называть «маленькими украинцами» — теперь они вознамерились поднять голову и почувствовать себя народом, способным даже не требовать — диктовать!.. Редкой сволочью оказался и министр внутренних дел, приказавший милицейским подразделениям внутренних войск… ждать особого распоряжения. «Милиция с народом!» — нагло заявил он.
Пронзительно зазвонил выполненный по заказу президента в виде толстой золотой пчелы телефон международной спецсвязи. Он торопливо схватил трубку. На проводе — Брюссель. Заместитель заместителя советника комиссара Европарламента бесцветным голосом заверил президента в том, что страны ЕС-члены НАТО оказывают всю возможную и невозможную поддержку молодой украинской демократии, направляя правительству России восемнадцатую ноту протеста за последние тридцать два часа. Президент в сердцах плюнул в трубку. Нет! Не этого ожидал он от военного партнерства с НАТО, поддерживая войну с Россией на «восточном», грузинском, фронте и открывая второй, «украинский», фронт, в Крыму. В его воображении на подмогу Украине и ему лично под прикрытием британской авиации мчались немецкие штурмовые батальоны, авианосцы ВМС США безжалостно топили российские корабли прямо в Севастопольской бухте. В его мечтах французы и итальянцы, поляки и эстонцы плечом к плечу отстаивали украинскую независимость в жестокой очищающей войне с русскими…
В коридоре загремело. Выстрелы, крики, снова выстрелы. Что это? Гулкие тяжелые шаги… Нет… Цоканье женских каблуков! Дверь кабинета резко распахнулась. Она. Как положено, в белом и с косой. Лица не разглядеть, но президент кожей ощущал жуткую улыбку на этом невидимом лице, означавшую для него одно — полный и окончательный провал всех лучших надежд. Конец. Крах.
В это мгновение из-под дивана высунулась худощавая рука и дернула Президента за штаны. Швы предательски треснули. Диван неожиданно распахнулся, и он рухнул внутрь. Там оказалось мягко — президент упал прямо на двуспальную кровать, расположенную точно под диваном, в небольшом светлом помещении, стены которого были утыканы всевозможными мониторами видеокамер, магнитофонами и прочей техникой для аудиовизуального наблюдения. «Пора, сынку!» — прозвучал над ухом до боли знакомый голос. У изголовья кровати собственной персоной стоял Данилыч, прижимая к животу ворох тряпья, в котором угадывалась женская одежда. «Пора! — настойчиво повторил бывший хозяин Банковой. — Самолет ждет в Гостомеле ровно час. К своим тебе надо пробираться, сынку — в Вашингтон». «Спасиб1, батьку!» — вголос зарыдал президент, переполняясь благодарностью к человеку, которого он в свое время на Майдане клятвенно обещал упрятать за решетку. Ч-черт! Юбка путалась между ногами и мешала бежать, туфли нестерпимо жали… Что это за ослепляющий свет впереди? А-а-а!!!