— Знаешь, — окончательно успокоившись начала Лебедева, — а я не хочу влюбляться. Я видела какими несчастными были мои родители в браке. Возможно, развод был лучшим вариантом. И потом — каким убитым был мой отец, когда мама умерла. Бабушка и дедушка до сих пор обвиняют его в ее смерти. И это неправильно. Вот ты только представь: ты любишь человека, замуж выходишь. У вас появляются дети, машина, ипотека — все дела. А потом, совершенно однажды, приходит осознание, что ты не чувствуешь никакой любви. На ее место приходит холод, отчуждение. Ссоры, недосказанности, обидные слова, чтобы уколоть друг друга побольнее. В то самое. Другие друзья, интересы, другие ценности в жизни. Деление ребенка и перетягивание на свою сторону. И ты как-то начинаешь понимать, что с этим человеком тебя связывает только общий ребенок и до сих пор не выплаченный кредит. Но уйти от него ты не можешь по другой причине. Когда не любишь, ничто не удержит тебя уйти. Даже не смотря на детей. Уходить тяжело по причине зависимости друг от друга. Ты боишься заходить в море, потому что не знаешь, что тебя там ждет, найдешь ли ты снова счастье или утонешь в вечной синеве. А покидать привычное в угоду неизвестному, но такому манящему, не хочется. Это называется страхом жить так, как ты хочешь, а не по принципам мышления других людей. Знаешь, мне не нужен ни Сережа Бенинский, ни кто-либо еще. Я хочу найти ту точку опору, чувство внутреннего счастья, которое даст возможность прожить жизнь достойно и так, как хочу я, а не чьи-то «так надо». Нет в жизни единого коллективного понятия «так надо» универсального для всех. Каждый решает сам как ему надо или не надо. Ты извини, Маш, я не обидеть тебя этим хочу, я просто говорю, что какой-то парень не сделает меня счастливой, если я не захочу. Состояние счастья не измеряется такими вещами.
Стрижникова очень долго молчала, глядя на одноклассницу.
— Может быть, в чем-то ты права. К чёрту этих занудных нытиков, свихнутых на общепринятом мнении!
Оля подползла к подруге и положила голову на плече, на что Машка только обняла и чмокнула брюнетку в макушку. Лебедева вздохнула:
— Это ты в точку сказала.
— Ладно, давай уже спать. Утро за окном, а мы еще даже не ложились. Клуб клубом, но зачет по тригонометрии сам себя не сдаст. Если опоздаем, Жаба с нас три шкуры спустит, а потом как этих шкур по кругу да и пустит.
Александрова подавила смешок.
— Давай.
Мария односложно хмыкнула, поцеловала подругу в щеку и потянулась к выключателю.
— Спокойной ночи.
— Спокойной.
В ту ночь им так не удалось уснуть. Подружки еще очень долго разговаривали обо всем на свете, плакали и смеялись. И понимали: чтобы не случилось, они есть друг у друга.
Но на первый урок они, к сожалению, так и не попали. Тригонометрия все-таки не сдала себя сама, а Жаба не спустила с них шкуры.
Двадцать четвертого августа две тысячи семнадцатого года ровно в восемь тридцать водитель ауди А6 на польских номерах не справился с управлением и сбил двух старшеклассниц — Стрижникову Марию и Ольгу Лебедеву.
Первая умерла на месте, а вторую доставили в тяжелом состоянии в отделение неотложной помощи. Водителя иномарки засудили на пять лет условно за вождение машины в нетрезвом состоянии с отклонением поданной ранее апелляции.
После этого Оля еще очень долго будет проходить реабилитацию с левой ногой и обеими руками, но самым худшим, не поддающимся реабилитационному вмешательству, окажется зияющая дыра в душе.
Глава 6. Призрачный нейтралитет (часть вторая)
Давид смотрел на нее слишком внимательно, откинувшись в кресле. С таким выражением, будто пытался взломать ее черепную коробку. Она моргнула. Потом еще раз. Наваждение не прошло. Он действительно смотрел на нее.
— Рад, что ты снова здесь и пока ты опять не улетела, предлагаю поговорить, — голос-лёд, а в глазах уже погасшая искра еле узнаваемого интереса, тут же покрывающаяся коркой безразличия. — Меня зовут Давид. Думаю, ты это и так знаешь.
Кивнула.
— Да. Меня — Оля.
На губах мужчины отразилось нечто очень напоминающее оскал, но в следующий миг, все развеялось.
— Оля. Давай будем откровенными друг с другом. Я не настроен к тебе позитивно. А если точнее, не настроен вообще никак. По правде сказать, что ты, что я — жертвы моей матери, которую хлебом не корми, дай вытворить что-нибудь. Да, я знаю, что ты до последнего не знала, что будешь жить со мной. Не делай такое удивленное лицо. Я узнал об этом сутками раньше, — он замолчал, внимательно всматриваясь в лицо гостьи.