— Ты когда-нибудь пробовала ром? — спрашивает. А у нее на лице, наверное, настолько широкий диапазон самых разных эмоций, что он только снисходительно улыбается. — Можешь не отвечать. Попробуй. Не уверен, что тебе понравиться, но вкус ты точно запомнишь.
— Она не совершеннолетняя, — как приговор. Опять. Опять, блин. Почему ты постоянно встреваешь?!
Лебедева уже почти забыла о том, что он вообще находиться здесь.
Волков ставит свой стакана обратно на стол.
— Мне уже давно есть восемнадцать вообще-то!
Бааам!
Пришел таки её час.
— Но употреблять допускается только с двадцати одного, — невозмутимо продолжает. А Оля вспыхивает.
— Побежишь сдавать меня стражам правопорядка?
Взгляд какой-то смелости и дикого безумия. Господь милостивый.
Сама не понимает, что на нее нашло.
А потом.
Осознание.
Она впервые к нему на «ты». И это так режет слух.
Кровь сейчас вскипит. И мозги заодно. Потому что она его раздражает.
— Нет, конечно. Просто выпорю тебя ремнем так, что после сидеть не сможешь. Пей, если смелая, — медленно, с расстановкой, будто хочет чтобы каждое слово вдолбилось в ее маленький мозг. Хотя. Почему как будто? Он и правда хочет.
У Оли из ноздрей через секунду повалит дым, так она тяжело дышит. Ей богу, будто бежала кросс.
— Не боишься сесть за насилие? — ногти почти врезаются в обивку кресла и он замечает это. Волкову эта картина доставляет истинное наслаждение. Пусть же она тоже немного побеситься.
Псих!
Просто долбаный старый нравоучительный псих.
А ведь еще недавно говорил, что хочет сносного соседства!
— А ты хочешь проверить, посмею ли я? — Давид наклоняется над столом, ближе к ней.
Все это ладно бы — Оля стерпела бы и пропустила мимо ушей. Но последнее. Эти последние его слова будто сорвали рычажок на гранате. Маленький взрыв ее самоконтроля, за который, казалось, она так крепко уцепилась.
Если бы он только не вел себя как последний эгоцентрист все эти недели. Если бы не смотрел на нее каждый раз так, будто она ничто в этом доме. Во всем мире. И не вставлял свои нравоучительные речи куда надо и не надо. Потому что — дьявол! — она и так прекрасно знает о своих слабых сторонах. Знает о том, что иногда ей стоит помолчать и, конечно, знает о том, что многого еще не знает.
Наверное, Оля бы стерпела.
Пропустила мимо ушей. Потом, конечно, пол ночи проклинала бы его, била подушку, представляя что это Волков. Но на утро она бы проснулась с хорошим настроением и верой в то, что скоро все измениться.
— Ну так чего ты ждешь?
Так устала. От вечного тотального контроля серых глаз за каждым ее движением. Настолько устала, что внутреннее напряжение не покидает даже ночью в кровати. У Лебедевой тряслись руки. А еще она перестала высыпаться.
Напряжение сжималось вокруг глотки каждое утро, как только она пересекала дверь своей комнаты. Брюнетка так хорошо чувствовала это. Ей здесь не рады. Абсолютно. Она будто попала в горячую точку, где неверный шаг сродни расстрелу. Где за каждым углом мог быть сводный брат, чей взгляд был той самой пулей.
Если бы не Ангелина, Оля бы просто сдалась.
Волков молча смотрит на нее. Наверное, проходит целая вечность.
А потом поднимается с кресла. Звон пряжки ремня отдается в ушах громким падением сердца в пятки.
Она поднимает глаза и все что видит в этот момент, как пальцы сводного брата ловко расстегивают ремень. Взгляд выше — Давид даже не сводит с нее глаз. Так смотрят, когда хотят задавить. Морально, физически. Психически. Главное, чтобы жертва была подавлена и опущена еще ниже.
На языке вертится только один вопрос.
Ты.
Ты серьезно?!...
8.3
Леон прерывает это представление одним своим «Прекратите».
— Ты, — указывает на мужчину — сядь, а ты — успокойся. Никто ничего не собирается делать. Чёрт. Я ведь только предложил. Да что с вами?
Волков колеблется всего с какую-то минуту. Затем застегивает ремень и садиться обратно на кресло. Но взгляд с Ольги не сводит.
— Не обязательно устраивать семейные сцены. Нет, значит нет.
Брюнет убирает ее стакан в нижнюю часть стола, а Оля понимает, что попробовать новый напиток не судьба. Но все же предпринимает последнюю попытку.
— Я хочу попробовать.
— За несколько недель проживания здесь у тебя таки прорезался голос. Браво! Я приятно удивлен, — мужчина театрально хлопает в ладони.
— Я надеялась, что это станет неприятным сюрпризом для тебя. Как же жаль, что мне не удалось задеть твое самолюбие.