Устроила истерику.
Позвонила отцу и сказала, что она съезжает от этого психопата.
Да и, кажется, окружающие начали замечать.
— Волков, ты — тиран. А тирания в современном мире не приветствуется, ты знал? — начинает ни с того ни с сего Леон, вальяжно развалившись в его офисном кресле, пока Давид, закинув ногу на ногу, сидит на низком кожаном диванчике и пересматривает договор аренды.
— Приятно осознавать, что мои подчиненные до сих пор бояться меня.
— Я не о том.
Он на секунду отрывается от бумаг, вопросительно посмотрев на друга.
— Твоя Оля скоро начнет на пальцах по дому передвигаться. И так уже шарахается от любого звука. Она боится тебя. И ненавидит. Что ты с ней сделал, изверг?
— С чего она тебя интересует?
— А, ну значит ты просто так засиживаешься в офисе до двенадцати ночи и домой суешься только под рассвет. Не иначе как с женой ссоришься постоянно.
Давид на секунду хмуриться от неуместно проведенной параллели и сквозящего сарказма в голосе друга. Что за чушь.
Переводит взгляд обратно на документы:
— Если ты не заметил, то сейчас «Аинсофт» имеет некоторые проблемы. В частности, с судом. А тебе бы только языком чесать.
— Но даже это не мешает тебе выплескивать свою злость на младшей сестре.
— О, как ты слова подобрал, — Волков усмехается, откладывая договор в сторону и откидывается на диване, полностью обратив свое внимание на недовольного такой великой несправедливостью брюнета. — Злость. Возможно. Но мне больше нравиться слово «унижать», ведь именно это ты хотел сказать?
— Просто прекрати постоянно ее терроризировать, — Рейрих поднимается с места, огибает стол и упирается в него бедром, сложив руки на груди. — Ты даже не можешь признаться себе в том, что переходишь черту в своих придирках. Да, тебе не нравиться, что твоя мать все решила за тебя, но, чёрт тебя дери, имей храбрость поступиться ей хоть раз! Хватит обвинять во всем девчонку, как только замечаешь ее.
Эта ситуация его бесит, но еще больше бесит, что этот старый придурок Волков слишком категоричен.
Но он молчит и внимательно смотрит, ничего не говорит. А потом выдает:
— Так чем она тебя зацепила? Ну же, Рейрих, только не говори мне что ты запал на малолетнюю. Имей ввиду, мы все же родственники.
— Мне просто жаль человека, который доводит себя до состояния невроза из-за козла вроде тебя. Когда ты в последний раз на нее смотрел?
— С тобой точно все нормально? — мужчина щурит глаза.
— Хорошо. Другой вопрос. Ты хоть когда-нибудь на нее смотрел, Давид? Как выглядит ее лицо, кожа? Ее настроение? Хоть что-нибудь замечал?
— Боже, Рейрих, это серьезно. Официально — тебе нужно к психотерапевту. Я не узнаю тебя.
— Все ясно, Волков, — ему, наверное, привиделось, но в глазах друга неожиданное разочарование. Леон усмехается и стремительно направляется к двери. — Увидимся на собрании.
Он хлопает дверью и это приносит еще больше сумбурности всему.
Признаться себе в некоторых слабостях и правда бывает сложно. Но зачем кому-то кроме него это знать.
9.1
Ближе к обеду ему звонят из полицейского участка и говорят, что Олин рюкзак нашли.
Его свистнул нерадивый двадцатилетний парень, которого завернули буквально в тридцати метрах от аэропорта за превышение скорости на дешёвом мотобайке.
Участковый говорит, что при желании можно подать заявление на компенсацию за моральный и психологический ущерб, если того желает потерпевший.
Но Давид вообще ничего сейчас не желает, а что до Лебедевой — ей должно быть плевать, ведь главное, чтобы её вещи нашлись, не так ли?
Мужчина заверяет, что в ближайшие двадцать-тридцать минут будет и просит пока не отпускать паренька.
Последнее он ляпнул, не подумав, конечно.
Никто ни на кого писать заявления не собирался. Просто Волкову захотелось немного припугнуть пацанёнка, чтобы тот в следующий раз хорошенько подумал, прежде чем красть, ну или, по крайней мере, не так палился, если уж задумал такое дело.
С такими мыслями хоть в крестные отцы подавайся, честное слово.
На самом деле он хочет почувствовать, что еще способен внушать страх. Без этого глупого послевкусия самого большого злодея в мире.