К тому времени, как Давид вернется, Оля уже будет видеть десятый сон. А с утра он проснется ни свет ни заря, уматывая за горизонт. Воскресенье — день Дианы. Но это только предположения.
Реальное положение дел было ей неизвестно. И это как-то.. было даже приятно?
Волков, сваливающий в закат на недельку, а желательно, на всю жизнь — ну не мечта ли?
Иногда Лебедева все же удивлялась, как человек с таким напряженным графиком вообще может жить. Когда он отдыхает? Когда успевает высыпаться?
Не то чтобы её это уж очень беспокоило, скорее наоборот, девушка только сильнее укреплялась в своих домыслах насчет брата. Нормальный человек не выдержал бы такого режима. Но кто сказал, что Давид — человек? То-то же.
Со временем она перестала задавать себе такие вопросы. Её сводный брат — взрослый мужчина, сам распоряжающийся своим временем как ему заблагорассудится.
Единственное, за что она была искренне благодарна, так это за то, что их лжеприятные встречи с кислыми минами были сведены к минимуму. И это уже очень много.
Вот ты где!
Мобильный неизвестным чудом оказался под кроватью. Ухватив его, Лебедева тут же выскочила в коридор, ураганом влетев на лестницу и на ходу заходя на свою страничку.
— Ангелина, я наш… — закончить предложение она так и не успела, будучи остановленной громадным телом в черной водолазке. Настроение тут же поползло вниз. А ведь мечты не встретиться были так сладки, ах! Она только и смогла, что выдавить из себя сухое «привет».
Захотелось тут же дать себе по лицу ладонью. Привет — будто они впервые видят друг друга и еще есть шанс начать приятное знакомство. Но слово «привет» это вообще не для таких, как он.
«Привет» и уголок рта мужчины дергается. И это мало походит на дружелюбие. Особенно для такого, как Волков. Разве что напускное. Как у акул, когда они умасливают жертву, чтобы беспощадно сожрать после.
Нечитаемый взгляд прошелся по ней с головы до пят, прощупал каждый сантиметр кожи, задерживаясь на еле прикрываемых стратегические места коротких шортах, потом на телефоне в её руках и впился в шоколадные глаза.
Так, как умел смотреть Волков, так, наверное, никто не умел.
Ну что за без эмоциональная глыба льда!
Непослушные губы Лебедевой вновь разлепились, но так и не произнесли ни слова, приоткрывшись и зависнув.
Нужно было хоть что-то сказать, ибо это молчание начинало давить на виски. Начинало переходить в какую-то дикую неловкость, честное слово. По крайне мере, ей было жутко неловко.
Но он не дал сказать и слова, больно цапнув за кисть и потащил за собой обратно наверх. Оля только чудом успела поймать телефон одной левой.
— Что ты делаешь? — возмутилась Александрова, попытавшись высвободить руку, но только усугубила состояние. Давид сдавил так, что сомнений не оставалось — синяки ей обеспечены.
И осознание, которое молнией врезалось в подкорку.
Их первое прикосновение.
Оно ощущалось таким непривычным.
Таким чужеродным.
Ладонь, стискивающая до боли, была большой и горячей в противовес её ледяной и крошечной. С шероховатой поверхностью и мозолями, отдавая неожиданным импульсом в плечо.
Так вот как держат сильные мира сего.
Больно.
— Отпусти меня, придурок, мне больно! — зашипела и успела только раздраженно повести плечом, как тут же была довольно грубо впихнута в их когда-то общую ванную. Давид, тем временем, закрыл дверь на замок, спрятав ключи в задний карман брюк и испытующее уставился на сводную сестру. Но Александрова ничегошеньки не понимала. От слова, совсем.
— Что происходит и зачем ты меня сюда притащил? Совсем умом тронулся что ли?!
Нет, ну правда!
Она не вещь, чтобы таскать её то туда, то сюда.
— Это ты мне объясни, — тяжелая усмешка на лице мужчины, не предвещающая ничего хорошего, буквально отпихнула Лебедеву назад свинцовой тяжестью.
— В том-то и дело. Я не понимаю, что должна тебе объяснить, — злостно огрызнулась, на всякий случай, отступив еще на шаг. А он заметил.
Хищно сощурил глаза, проследив её движение, а потом сам сделал шаг на встречу.
Первый шок начинал проходить, и Оля постепенно возвращала себе свою вредность и острые зубы. Но инстинкт самосохранения, естественно, никуда не делся.
Вместо ответа, Волков сделал второй встречный шаг, не без удовольствия замечая, как сводная сестра хмурится и отступает еще на шаг. Сразу видно: опасается и, возможно, боится.