— Вот ты где! А я тебя уже заждалась! Зачем сообщать о том, что выйдешь на работу раньше, если все равно не появляешься в указанное время?
Вика едва сдержала горестный вздох. Она уже поняла, кто перед ней — Мария Ивановна Краснуха собственной персоной. И выражение ее глаз не сулило Ермолаевой ничего хорошего.
Артур с завистью наблюдал за тем, с каким аппетитом Сергей уминает подгоревшую яичницу. Казалось, он даже не замечал черного крошева на тарелке и не чувствовал хруста на зубах.
Кривошапкин всегда любил хорошо покушать, но то, что лежало в его тарелке, с трудом можно было назвать едой. Криво усмехнувшись, грешник воткнул вилку в желток и тяжело вздохнул. Его желудок будто сжался от страха. Аппетит пропал, а вместе с ним — и хорошее настроение.
Оторвавшись от завтрака, Сергей со злым весельем взглянул на напарника и ехидно спросил:
— Не нравится, тещенька? Зря! Активированный уголек вам полезен, если вспомнить, что произошло с вами с утра.
Артур дернулся, сжал вилку и хмуро процедил:
— Заткнись, повар недоделанный!
Лавров обиженно засопел. Выдавив себе на тарелку кетчупа, он пробурчал:
— Кто бы говорил! Ты даже яйца — и то не можешь поджарить.
Энергично орудуя вилкой, он забрызгал кетчупом подбородок и воротник голубой рубашки. Артур сморщился от отвращения. Надо же, какой валенок этот Лавров! Неотесанный чурбан, не имеющий ни малейшего представления о приличных манерах. Так бы и дал ему по безмозглой башке чем-нибудь тяжелым — если была бы хоть малейшая надежда, что это вправит ему мозги.
Кривошапкин перевел взгляд на тарелку, отодвинул ее и встал из-за стола.
— Это ты называешь поджарить? Превратить яйца в горелое месиво? Премного благодарен за восхитительный завтрак! Просто мечта гурмана! — иронично процедил он, с плохо скрываемой ненавистью глядя на жующую физиономию Лаврова.
Тот вытер рот полотенцем и глухо, едва сдерживая злость, произнес:
— Хорош уже меня эксплуатировать. Я тебе в повара не нанимался. Не можешь жрать нормальную пацанскую еду? Ну и не выступай тогда. Крем-брюле ты от меня точно не дождешься. Давай сам как-нибудь.
Гордый своей тирадой, Лавров взглянул на наручные часы с большим циферблатом и с достоинством удалился из кухни.
— Крем-брюле! — передразнил его Артур, от злости скрипнув зубами.
Когда за Лавровым хлопнула входная дверь, Кривошапкин растерянно осмотрелся. Чем себя занять? Посмотреть телевизор? Эта мысль тут же навела его на другую, и в воображении возникла картина: пожилая женщина, укрыв ноги пледом, смотрит «Санта-Барбару». Его мать очень любила эту мыльную оперу, и Кривошапкин до сих пор вздрагивал, если слышал что-то вроде: «Круз, я тебя люблю!» или «Иден, будь моей!». Чур-чур!
От неприятных воспоминаний его отвлек дребезжащий звонок. Артур вновь осмотрелся вокруг, ища источник этого звука, пока не осознал, что он исходит из коридора. Нахмурившись, грешник вышел из кухни и подошел к тумбе, на которой стоял белый телефон — такой же допотопный, как и вся обстановка, с диском вместо кнопок. Аппарат надрывно звенел, даже подрагивая от усердия. Чертыхнувшись, Артур резко поднял трубку и гаркнул в нее:
— Алло!
— Инна Васильевна, это вы? — защебетал женский голос. — Добрый день! Как я рада, что застала вас! Это Ирина Антонова, мать Антошки — вашего ученика. Только сегодня получила ваше сообщение, что занятие вы перенесли на завтра. Но к сожалению, Антошка уже улетел с отцом в Питер. Вы не будете против, если вместо него я приведу свою Аллочку? Помните то небесное создание, как вы о ней как-то сказали?
Нервно сглотнув, Артур нахмурился. Про что говорит эта женщина? Неужели про репетиторство по математике? — Инна Васильевна, вы меня слышите? Вы куда-то пропали, — голос невидимой собеседницы вернул Артура в реальность.
Кривошапкин прочистил горло и произнес:
— Нет-нет, я здесь и внимательно вас слушаю. Аллочка? Помню, помню это небесное создание. Конечно, приводите. Вы знаете, где я живу?
— Шутите? Конечно, знаю. Сколько раз Антошку к вам приводила! Тогда до завтра. Как всегда, после обеда?
Артур сжал еще сильнее телефонную трубку. От одной мысли, что ему придется возиться с ребенком, да еще и с девочкой, грешнику стало дурно.
— Д-да…
— Вот и хорошо! До свидания, Инна Васильевна!