Выбрать главу

— А где же джинны?

Малыши оглядывались сначала опасливо, потом осмелели:

— Ну, покажите джиннов.

Высоко над нами парил коршун, наверное, высматривал тушканчиков. Внизу тянулась дорога к дому. Стояла звонкая тишина.

— А джиннов нигде нет! — сказал Берды.

— Может быть, они ушли куда-нибудь и спрятались? — задумчиво спросил Сапар.

— Может быть, и ушли сто лет назад, — сказал рассудительно Довлет. — Мы же вам говорили: нет здесь никаких джиннов. И не было.

— Нет, наверное, всё-таки были, — сказал мечтательно Сапар. — Сто лет назад. А потом они ушли далеко в пески. Где нет людей. Я знаю.

— Всё-то ты знаешь, — передразнил Али.

Но Сапар только отмахнулся.

— А почему песок всегда сыплется? — спросил Берды. В это время Довлет вскочил на ноги и громко закричал: — Эге-гей! Нет здесь никаких джиннов!

Песок на кромке площадки дрогнул и медленно потёк вниз. Малыши удивлённо разглядывали эту ползущую струю.

— Видите, — сказал я, — песок сам сыплется вниз. Без всяких джиннов.

— А теперь давайте кубарем скатимся вниз, — предложил на этот раз Мухам.

— Нет, — возразил я, — лучше мы сядем на корточки и съедем. Так и песка не наглотаешься, и голова не закружится.

Большинство со мной согласилось. Только Мухам кубарем покатился вниз, а остальные, отталкиваясь руками, медленно сползали с холма.

Мы ещё не спустились и наполовину, а Мухам уже снизу кричал нам:

— Эх вы! Черепахи! Я уже здесь, а они ещё ползут! Посмотрите-ка на них! Ха-ха-ха!

Когда мы наконец спустились, Мухам, отплёвываясь и отряхивая с себя песок, как собака отряхивает воду после купания в арыке, всё приговаривал:

— Тьфу, тьфу, тьфу… Ох и хорошо же кубарем катиться… тьфу, тьфу…

— Опять песка наелся, вот тебе и хорошо! — со смехом сказал маленький Берды, и все засмеялись.

Мухам весело смеялся вместе с нами.

Отряхнувшись, мы направились по дороге в аул. У поворота дороги все, как по команде, оглянулись: песок всё так же сыпался с Джинлы-чаге. Сапар вздохнул:

— Жалко всё-таки, что весёлые джинны ушли отсюда.

Тут меня осенило:

— А знаете, ребята, я предлагаю одну вещь.

— Какую?

— Давайте переименуем этот холм и отныне будем называть его не Джинлы-чаге, а Чоммеджик-чаге, Песчаный холм!

— Правильно, — поддержали меня Довлет и Курбан.

А Мухам добавил:

— Ведь там нет никаких джиннов. И это будет нашей тайной.

Все дружно согласились. И даже договорились каждый день ходить на Чоммеджик-чаге.

Теперь, когда дома нас спрашивают, куда мы идём, мы спокойно отвечаем: на Чоммеджик-чаге. Откуда взрослым было знать, что это и есть страшная гора Джинлы-чаге.

И всё было бы ничего, если бы опять не эта малышня. Однажды известный уже вам Берды, выбегая из дома с лепёшкой за пазухой, был остановлен моей мамой: «Куда это ты так спешишь?» — «На Чоммеджик-чаге!» — не замедлил ответ.

— Где это? — стала допытываться мама. — Берды, что-то я не знаю такого места.

Тут он и ляпнул:

— А мы теперь так Джинлы-чаге называем.

Ну и началось… В этот день не только Берды, но и других ребят из аула не выпустили. И потом ещё долго нам припоминали эту хитрость. С тех пор мы малышей с собой на Чоммеджик-чаге и в другие свои дальние вылазки не брали. Не умеют они язык за зубами держать, и тайну никакую доверить им нельзя. И вообще, в таких случаях с ними лучше не связываться — намучаешься.

«КВАРТЕТИК»

Почти всегда по аулу мы ходим вчетвером, и потому нас стали называть «квартетиком». Не все, конечно, но зоотехник всегда так и говорит, когда нас видит: «Вот и наш «квартетик» идёт». А теперь и другие тоже…

Я знал, почему нас так называют. У меня двоюродный брат в городе живёт, музыке учится. Здорово играет. Я сам однажды слышал, когда с отцом ездил в город. Там на концерте четыре взрослых мальчика из музыкальной школы, в которой учится мой брат, выступали на сцене. На скрипке играли. Их называли — квартет. А отец объяснил, что «квартет» — это значит четыре.

Я думал, что и мои друзья тоже это знают. Отец говорил мне:

— Никогда не думай, что знаешь больше других. Тем более среди друзей нехорошо подчёркивать своё всезнайство и тем унижать их. Можешь прослыть болтуном, а такого человека не уважают.

Но однажды Курбан спросил: