- Это правда, Вить?
- Они дергались! Дергались, понимаешь?! – срываясь на крик, спрашивал Куканов неизвестно кого, - не мог я, не мог!
- Чего не мог?
- Не мог, чтоб опять!
Бусыгин закрыл записную книжку, откинул голову к стене и задумался. Все молчали.
- Тебя Глухов прислал?
- Ага. – Куканов будто бы успокоился, сгорбился, сунул руки под подмышки и уставился в одну точку.
- То есть все это было еще в армии?
- Да.
Бусыгин знал Куканова недолго, - всего несколько лет, - да и то, - в друзьях у него не ходил. Но Витькин характер – вздорный и балаболистый поневоле был известен всей округе. И вдруг весь он рассыпался, как шелуха, и из-под этой шелухи показался обиженный жизнью восемнадцатилетний парнишка, послушный мамин и папин сын, делавший все, что они говорили… Потом настал момент, когда надо было выполнить приказ – и он его выполнил… И сломался. А дальше… дальше надо было чтоб никто ни о чем не догадался и при этом - быть как все – крутым, языкастым, задиристым. И Куканов старался как мог, не понимая, что делал это совсем не «как все»…
- А психологи с тобой работали?
- Работали… - усмехнулся Куканов и щелкнул ногтем по горлу, - вот он, психолог-то мой!
- А что ж ты сейчас-то сорвался? Со своим психологом? До соплей?
- Стрелял я в него…
- В кого?
- В депутата.
- Ты?!
- А кто? – Я – больше некому.
- Ну и как ты в него стрелял?
- Х-хрен знает… не помню ничего.
- Ну а что помнишь?
- Помню, пили со Славкой на старице. Потом выстрелы какие-то. Дальше – как во сне, - темнота, гроза, стрелять хочу.
- А ты говорил, что Ворошиловский стрелок был – правда?
- Правда. Норматив на районных соревнованиях выполнил, только значка не дали.
- Ну а потом что помнишь?
- Утром проснулся, - помню, вроде стрелял, - а куда – не помню. Пошел по деревне, - смотрю – менты. Я баб поспрашивал, - ну, думаю, - все – убил. Рассказал им, ментам, в смысле, как смог, а они меня – на смех. Хрен их поймешь, ментов. Сдаваться им пришел, а они – на х… посылают.
- Ох, Витя-Витя… Да ведь ты там выше крыши наплел, как обычно… И никто тебя не посылал никуда.
- Ну, присочинил маленько, - я ж не помнил ничего.
Он на мгновение задумался, а потом сказал:
- Один хрен, я стрелял.
- Почему?
Куканов посмотрел исподлобья.
- Дяди Матвея карабин… У меня был. Я его потом на сеннике нашел. Из него и палил…
И вдруг его сильно тряхнуло, он задрожал и сквозь зубы выдавил:
- Ну не мог я больше в человека стрелять! Не мог!!!
- Извините, - сказал Артем, - а как же вы охотитесь? В деревне говорят, вы зайцев стреляете? Уток?
- Это не то… - махнул рукой Куканов. - Это не люди… Я и куриц топором рублю…
- Но они же… - вырвалось у Артема. Он хотел сказать «тоже дергаются», но Бусыгин жестом остановил его.
- Вот что, Витя… Ни в кого ты не стрелял.
- Стрелял.
- А я говорю, не стрелял.
- А я говорю – стрелял.
- А карабин? Зачем он мне нужен был?
- А вот зачем. Пил ты с Валькой на старице и услышал, что у Верхнего оврага стреляют. Пошел ты поглядеть – кто палит и зачем. Сезон ведь еще не открыт был? Не открыт. Вышел ты сверху на овраг и увидел, как Брезгунов по бутылкам палит. Палит и мажет. А ты же Ворошиловский стрелок… Решил ты сам себе себя показать, припоминаешь?
- Черт его знает…
- Ну ладно… Мишеней у тебя дома навалом, где у Глухова карабин ты знал и где ключ от сейфа – тоже. Вы же вместе охотитесь. Даже знаешь что? Он тебя оставил за домом и сейфом присматривать. Точно?
Куканов кивнул.
- А Матвей Василич знал, что с тобой в армии приключилось?
- Знал. Он и родители. Не каждому расскажешь…
- Он ведь тебя с детства знал?
- Всю жизнь тут вместе прожили…
- А до армии ты… Как бы это сказать? Послушный был мальчик? Исполнительный?
У Куканова задрожал подбородок. Он старался сдерживать себя – и ничего не ответил. Дрожь постепенно прошла, но он продолжал молчать.
- То есть – да, - уточнил Бусыгин, - и потому он тебе доверял. Ну а дальше… слазил ты к нему домой, взял карабин, притащил домой и завалился спать. Все.
- Ч-черт… Не знаю… Да один хрен – не помню!
Куканов сидел потерянный, жалкий, смотрел в одну точку. Потом попытался встать.
- Чего ты, Куканыч, сиди… Чего ты?
- Извиниться… надо…
- Извиниться?
Вместо ответа Куканов встал и попытался снять штаны. Бусыгин вскочил с пола и остановил его:
- Да ты чего?
- Сейчас… Я все покажу!
- Витя, тут одни мужики – чего мы не видали?
- Сейчас! – вырывался Витя.
Но Анатолий Михайлович аккуратно свалил его на пол и схватил за руки.
- Ты чё творишь? – урчал Куканов. - Я объяснить хотел!
- Да ты уж как-нибудь так объясняй, в штанах! Да и вообще… Ты вроде извиняться хотел, а не объяснять?
- Ч-черт… - застонал тот, сморщился и снова пустил слезу.
- Ужас! – сказал Артем.
- Что, не видал такого?
- Нет, кое-что, конечно, видел… После Нового Года на телецентре всякие валялись… Но чтоб так – до слез… С такими выкрутасами…
Куканов опять застонал, но после первого стона заговорил членораздельно:
- Перед тобой, Артем, извиниться хочу…
- Передо мной? – удивился Артем.
- Перед тобой. – Пусти! – оттолкнул он руки Бусыгина.
- Тебя только пусти! – сказал Анатолий Михайлович и отпустил его.
Тот извернулся, встал на колени и трагическим до комизма тоном сказал:
- Прости меня, Артем… Я на тебя следователям показал. Сдуру это я. Сдуру! Так уж… Зарвался... Грех это. Прости.
- Да я это – ничего… Я – прощаю… - смутился Артем и посмотрел на Бусыгина, не понимая – как себя вести. Но тот только пожал плечами. Между тем Куканов размашисто перекрестился и бухнулся головой в ноги молодого человека, чуть не угодив ему по большому пальцу левой ноги.
- Не надо, не надо! – засмущался Артем и попытался поднять его с пола.
- Надо, Артем! Надо мне перед смертью грех снять!
- Перед смертью? – переглянулись Артем и Анатолий Михайлович.
Куканов горестно склонил голову.
- Каюк мне.
- Ты что, Витя? Какой каюк?
- Подыхаю я. За грехи мои подыхаю!
- Да успокойся ты! С чего ты подыхаешь?
- Рак у меня.
- Рак?!
- А чего? Конечно, рак. Вон хренобула какая на ноге выскочила!
И пока они переваривали этот новый поворот в их разговоре, он встал и, шатаясь, снял штаны. На правой ноге, на ладонь выше колена торчал странный продолговатый желвак. Вереницын и Бусыгин оторопело уставились на него, соображая, сколько же еще Куканову осталось жить.
- Наверное, метастазы уже пустил, сволочь, - процедил сквозь зубы Куканов, - Он ведь вот где начался. А теперь уже вот где.
Бусыгин присел на корточки и внимательно осмотрел ногу.
- Это не рак, Витя, - задумчиво сказал он, - наверное.
- А что же? – почти закричал Куканов, - он, гадина! Я ж чего охранял! Полигон этот! С треугольниками! С ураном! Уран там был! Уран!
- Там, может, и уран, а это – не рак, - сказал Бусыгин и достал мобильник, - рак не ползает, Витя. Поехали-ка в больничку?
- На хрена мне в больничку?
- Жить хочешь? Поехали. Если тебя срочно врачам не показать, - точно каюк тебе будет.
- Кому – мне? – возмутился Куканов, забыв, что три минуты назад говорил то же самое, - с чего это мне каюк? А, да… Но ведь ты сказал – не рак!
- Не рак, - подтвердил Бусыгин, дожидаясь ответа в телефоне, - Костя! Ты меня извини, если что, но давай срочно к Артему, надо больного одного полечиться отвезти.