- Ну, если по порядку… За дачей Веренициных, - показал он на Артема, - и за домом их соседки стоит дом Николая Глухова, - владельца лесопилки. Его сын приехал в тот вечер, скажем так, с друзьями на охоту. В настоящее время он служит в армии. Знаете заброшенную часть? Вот в ней. Чтобы сын служил рядом с домом, да еще в комфортных условиях, Глухов старший договорился с нужными людьми. Он слегка поддержал их материально, устраивал выезды на природу, на охоту, бани-сауны время от времени. Горшков – один из них. Раньше он служил в этой части. Потом она была расформирована, то есть наполовину переведена в Читинскую область. Здесь осталось небольшое подразделение занятое чем-то вроде утилизации того, что осталось. Горшков остался здесь, сохранил связи в части и приобрел – в военкомате.
- Но зачем он стрелял? Я кому-то перешел дорогу? Или что?
- Он стрелял потому что… Как бы вам это сказать… В свое время он проходил специальную подготовку, хотел служить в спецподразделении, но не прошел по результатам психологических тестов. Он умеет выделывать разные стрелковые фокусы.
- А-а… Это, то есть, фокус такой был? – переспросил Иван Николаевич неожиданно высоким, подростковым голосом.
- Да. Когда сверкнула молния, он выбрал мишень, а потом – при звуках грома, в темноте, спустил крючок. Дальше они хотели посмотреть, попал ли он. Но в этот момент вы, Иван, Николаевич, закричали. Он испугался, что убил или ранил человека, они быстро собрались и вернулись в Старое Село.
- Но… минуточку… Откуда и куда он стрелял?
- Он стрелял с заднего крыльца Глуховского дома по белому ржавому тазу, который Артем, - Бусыгин снова указал на молодого человека, - повесил на ограду, возвращаясь с рыбалки.
Больше всех, кажется, был удивлен Артем.
- Это какое-то… - Он, при всем своем редакторском опыте не мог подобрать подходящего слова, - совпадение…
- Да, - сказал Бусыгин, - совпадение.
- Зачем ты повесил этот таз? – тоном возмущенного педагога воскликнула Елена Григорьевна.
- Он не специально, - ответил за парня Анатолий Михайлович, - таз висел не на одной линии между стрелком и вашим туалетом. Если хотите, можно убедиться. И таз я вам тоже могу показать.
- Не надо, - сказал Иван Николаевич, - мы вам верим.
- Пуля попала в относительно ржавое место и немного изменила направление. Потом она пролетела над старицей, потом через верхушки кустов, потом – в ваш туалет, а потом вторично срикошетила в кустах за туалетом и улетела в неизвестном направлении.
- Слушайте, из чего же он стрелял? Ведь это же почти километр? А может и больше?
- В этом-то все и дело. Он стрелял из спецоружия зарубежного производства, снайперской винтовки с глушителем, которую купил у друга. Тот взял ее как трофей в Чечне.
- А зачем она ему была нужна? С глушителем? Он что, в киллеры собирался?
- Нет, не собирался. Просто у некоторых людей есть такая страсть – иметь крутые штучки, тем более запрещенные. У всех – машины, а у меня – Ламборджини, у всех – охотничьи ружья и карабины, а у меня – снайперская винтовка для спецподразделений. Да еще забугорная.
- Наверное, дорогая вещь… - задумчиво проговорил Брезгунов.
- Была. Увидев по телевизору сюжет о покушении на вас, он пустил эту дорогую вещь под кузнечный пресс. Теперь это просто кусок железа. Этой улики теперь нет. Очень страдал по этому поводу. Ему ведь редко удавалось пострелять из нее, - сами понимаете…
- Страдал! Идиот! – взорвался Иван Николаевич. - Дубина!
Он еще раз махнул рукой перед лицом, показав, как пролетела пуля, потом достал еще одну сигарету, подошел к окну и закурил второй раз.
- Он что, хотел извиниться? – спросил он, немного успокоившись.
- Да.
- Где с ним можно встретиться?
- Для начала… он не хочет встречаться. Может быть, потом, - если вы найдете с ним общий язык.
- А как же тогда?
- Сейчас я ему позвоню, и вы переговорите. А там видно будет.
Брезгунов сделал пару затяжек и снова затушил сигарету:
- Давайте.
Анатолий Михайлович достал телефон, нашел в нем номер Горшкова и позвонил. Через некоторое время в телефонном аппарате послышалось «Да».
- Максим, здравствуй, узнал?.. Ты готов?.. Передаю трубку.
Иван Николаевич приложил трубку к уху и в наступившей тишине все услышали негромкий, уверенный голос ночного стрелка:
- Иван Николаевич?
- Да.
- Иван Николаевич, такое дело получилось… Типа того, прошу прощения…
Брезгунов, сидевший с типичным для себя напряженным и неподвижным выражением лица, вдруг резко нахмурился, вздрогнул, и, выслушав несколько секунд тишины в трубке, разразился ругательством:
- Е… твою мать! Так сказать! Это что, типа, извинение? «Типа того!» Ты здесь в районе вообще не выживешь! Я тебя раздавлю, гнида!
И не успел Максим проорать в трубку: «Да чё я такого сделал, вы о…ли совсем? П…ц, б…! Да если б мне надо было, я вас на раз бы всех положил!», как к мужу подскочила Елена Григорьевна и вцепилась в трубку:
- Дай я ему скажу! Дай скажу этому уроду!
Брезгунов стал вырывать трубку у жены:
- Лена, пусти!
Пока они отбирали друг у друга мобильник и пытались высказать далекому бригадиру-строителю все, что о нем думают, Бусыгин сгреб деньги со стола, пересчитал их и, подмигнув Артему, положил их в карман.
В конце концов дело кончилось тем, что они уронили телефон, у него отвалилась задняя крышка и вылетел аккумулятор. Анатолий Михайлович поднял его и собрал.
Брезгуновы понемногу приходили в себя после схватки. Иван Николаевич снова достал сигарету, а Елена Григорьевна поправляла прическу. Сначала она была, можно сказать, разъярена, но постепенно становилась все спокойнее и спокойнее. Наконец она на секунду замерла и сказала:
- Он, кажется, готов что-то там компенсировать?
Бусыгин пожал плечами.
Она внесла последние коррективы в свой внешний вид и не терпящим возражений тоном произнесла:
- Дайте мне телефон.
- А это не опасно, Елена Григорьевна?
- Купите новый, если что. Мы достаточно вам заплатили. Дайте мне телефон.
- Лена, чего ты от него хочешь? – спросил Брезгунов.
- Соображать надо… чего я хочу! – проворчала она, - давайте телефон!
Анатолий Михайлович отдал ей телефон. Та схватила его и уставилась на кнопки:
- А где тут у вас?... – и тут же протянула его обратно: - Позвоните ему.
Анатолий Михайлович сделал повтор звонка и вернул трубку Брезгуновой. Та дождалась ответа и в меру деловым, в меру умиротворяющим голосом заговорила с Горшковым:
- Максим, прошу, не обижайтесь на нас, мы прожили не самый лучший месяц в нашей жизни… Все были очень напряжены.
- Да вы, б… - ответил Максим.
- Ну пожалуйста, не надо волноваться, - голос Елены Григорьевны зазвучал, пожалуй, даже ласково.
Все трое слушателей этого разговора были удивлены этой новой краской в речи Брезгуновой. Иван Николаевич с горечью думал, что вот так она давно с ним не разговаривала; а ведь за эту кошачью целеустремленность он ее и полюбил когда-то, - за умение мягко постелить, - так, чтоб и не думалось, жестко будет спать или нет. Но ведь тогда он думал, что они будут заодно… А через пару лет она отбросила все эти штучки и стала просто давить на него!
Анатолий Михайлович такой ее вообще никогда не видел, думал, что она вообще без театральной игры, - только сплошные нервы и напор, - а вот поди ж ты, - какая лиса, какой бархат в голосе!
Артем же все высматривал в ней Алевтину: вот именно так она говорит, вот так добивается своего, вот именно это он принимал за чистую монету, а оказалось… Он все-таки не смог долго на это смотреть, и опустил голову.
Елену же Григорьевну все эти взгляды и рассматривания нисколько не волновали, - она делала очень важное дело!
- Максим, вы ведь помогли этому… сыну Глухова?
- Ну да… - голос в телефоне прозвучал немного озадаченно.