Затем мы вернулись к родителям в патио и музицировали до поздней ночи. Я и отец играли на скрипках, а сестра с матушкой — на арфе и флейте.
Хотя весть и оказалась неожиданной, промедлений не было, родители приняли все спокойно и рассудительно и были готовы к отъезду на следующий день. Мы все отправились поездом в Вера-Крус, где мать и сестра поднялись на борт «Альтаты», которая отплывала во Францию с заходом в Нью-Йорк. Отец все это время хорошо владел своими чувствами, но когда целовал на прощание своих любимых жену и дочь, я заметил слезы в его глазах и услышал сдавленный стон. Я обнимал матушку и сестру, пока провожающим не был отдан приказ покинуть пароход. Мы с отцом сошли в лодку, которая и доставила нас на берег.
Казалось, матушку при расставании окутывало удивительное спокойствие, без сомнения, придававшее отцу силы. Но оно не означало недостатка любви с ее стороны, а лишь великолепный контроль над всеми чувствами и эмоциями. Я и тогда понимал это, однако, только теперь, после многих лет тяжелого труда и испытаний сполна осознал все величие натуры моей матери. Только сейчас, когда мне стало известно все значение той разлуки, могу я оценить силу характера моего отца. Как ни велика была их любовь к своему дому, они пожертвовали счастливой жизнью ради труда на благо человечества.
Итак, мы с отцом стояли на берегу, наблюдая, как темная корма «Альтаты» становится все меньше и меньше на волнах залива. Длинное облако черного дыма из трубы парохода, закручиваясь клубами, поднималось в чистое голубое небо, на котором не было никаких признаков приближающегося шторма. Птицы щебетали в листве; воздух был полон деятельной жизни насекомых; множество прекрасных деревьев и цветущих кустарников, свежих от утренней росы, украшало эту землю; и весь окружающий мир, пребывая в радости, казалось, старается утишить нашу печаль.
В тот день мы нашли приют на гасиенде дона Игнацио Мартинеса, ученого и городского врача, который, как и отец, изучал оккультизм и был ему близким другом. Когда он узнал об отъезде матушки и сестры, то печально покачал головой и сказал:
— Сеньор Колоно, я не хочу нагнетать ненужный страх и беспокойство, но все-таки должен сказать, что вы напрасно не ознакомились со своими гороскопами, прежде чем предпринимать подобные действия.
— Верно, дон Игнацио, — ответил отец, — я не следил за аспектами планет уже несколько дней, хотя прежде никогда не пренебрегал их знамениями в своей врачебной практике, рассматривая влияние и субстанции, которые символически названы именами планет, как самым непосредственным образом связанные с заболеваниями. Подобно Гиппократу, я придерживаюсь мнения, что астрология в своем истинном смысле является самим основанием терапии. Так каковы же сейчас предзнаменования?
В ответ дон Игнацио пригласил нас в свой кабинет, где наше внимание привлек большой небесный глобус из какого-то прозрачного материала. На нем были разными цветами нарисованы созвездия, а внутри находилась наша солнечная система со светилом в центре.
— Вы сами видите, — сказал дон Игнацио, — что планеты предвещают бурю. И случится она на море: Сатурн и Уран — обе роковые планеты — находятся в соединении, а Луна, Венера и Марс — в одном знаке, который управляет заливом. Это дурной знак, и питая надежду, что ничего плохого не произойдет, я предсказываю резкую перемену погоды.
Отец, по-видимому, вполне понял сказанное другом и согласился с его заключениями, но в ответ просто сказал, что подчинился приказу и может только надеяться на лучшее. Я был внимательным слушателем и, хотя сам немного разбирался в астрологии, глядя на чистое голубое небо, думал, что их премудрость на этот раз непременно окажется несостоятельной. Но мои умозаключения ничего не стоили, ибо несколько часов спустя небо с невероятной быстротой затянулось темными, зловещего вида тучами, поднялся ветер, и черная ночь поглотила свет дня.
Первый короткий порыв ветра принес небольшой ливень. Затем наступила тишина — ужасающая тишина, гнетущая своим бездействием. А потом разразилась буря. Ветер ревел, деревья сгибались под его неистовым натиском, остов дома зловеще скрипел и дрожал под его порывами. Небеса, казалось, полыхали в огне, а громы соревновались с ревом урагана, сея еще больший ужас.
Через час все закончилось. Всего лишь час — но, о Боже, какая жестокость свершилась! Что он принес! Во время бури отец сидел с застывшим, отсутствующим взглядом, и теперь, когда она улеглась, я заметил трагическую перемену в его лице. Не было прежней счастливой улыбки, только глубокая, невыразимая печаль.