— Тогда, сестра, вам следует отправиться в лагерь Наполеона Марле-она и сообщать ему все сведения, передаваемые вашим братом, которому нужно немедленно поступить на службу к фон Кралю. Ни один маневр противника не должен пройти незамеченным для Наполеона, а мы, как тайные силы, делающие таких людей великими, проследим, чтобы он не пропустил никакой информации. Благодаря силе единения ваших душ, ваш брат сможет без задержек информировать вас обо всех перемещениях германских войск, что никак не под силу шпионам и курьерам.
Граф повернулся к Эралю и распорядился:
— Нужно подобрать пары для связи с другими армиями и, если потребуется, по одной паре у каждого трона в Европе. Душа в этом состязании сильнее пороха, пушек и всех прочих материальных изобретений. Короли на тронах смеются над философией оккультизма, но не за горами время, когда они пожалеют об этом. Дайте брату и сестре необходимые указания. Меня же теперь зовут на Восток, — он поднялся и вышел из комнаты.
— Вы хорошо провели этот год, — сказал нам государь, когда дверь за Сен-Жерменом закрылась. — Все в вас говорит о том, что ваши души и разум едины, и вы развили способность мысленного общения, необходимую для выполнения дела, которое мы вам поручаем. Выслушайте же и запомните дополнительные инструкции. Если вам придется посылать письменные сообщения, опустите бумагу с текстом в особый раствор азота и положите ее в платиновую коробочку. И то, и другое мы вам дадим. Затем туда же положите небольшой ударный капсюль, срабатывающий, стоит только потянуть за шнур, конец которого должен свисать из коробки. Если вы будете схвачены, то таким образом всегда сможете в самый последний момент уничтожить послание. Но ни в коем случае не носите с собой и не передавайте письменных сообщений, когда информацию можно послать телепатически; при мысленной передаче не остается никаких следов и не зарождаются ненужные подозрения.
Если кому-либо из вас понадобится экстренно связаться с нами, либо если один из вас будет убит, вы сможете прибегнуть к исключительному способу связи, но он — лишь для самых крайних ситуаций. Способ весьма опасен, поэтому использовать его нужно с величайшей осторожностью. Каждому из вас мы дадим немного порошка, который в таком случае вы примете, когда никого не будет поблизости. Это поможет вам связаться с нами, где бы вы ни были. Но ни за что не принимайте порошки, если не уверены, что вас никто не потревожит, ибо это убьет вас. Одного часа для связи будет достаточно, и делать это лучше ночью. Если вам придется разделиться, сверьте часы и не переводите их во время своих перемещений. Так вы всегда сможете поддерживать связь своих душ. И далее: в целях предосторожности не признавайтесь, что знаете друг друга, даже под страхом смерти или пыток. Силой воли старайтесь контролировать себя. Ну, а теперь вы свободны. В 5 часов отходит берлинский поезд. Не берите с собой много багажа. Сядьте в один вагон, но подальше друг от друга. И что бы ни случилось, вы — незнакомы.
Взмахом руки он отпустил нас, а в заседании совета был объявлен перерыв. Трое из его членов так и не вымолвили ни слова, а таинственная мадам Петрова сделала лишь одно замечание. Тем не менее, по сосредоточенному выражению их лиц было видно, что ни одна фраза, ни один жест не ускользнули от них. Когда мы покинули зал заседаний, Иола, прекрасно ориентировавшаяся в этих апартаментах, провела меня в столовую и с видом хозяйки велела принести завтрак.
— Брат мой, готов ли ты к предстоящим испытаниям? — спросила она.
— Да, — ответил я, полный решимости.
— Я верю, что ни тюрьма, ни смерть, ни пытки не смогут заставить нас предать наше дело или забыть долг. — Она говорила так, будто предчувствовала какую-то беду. Чтобы успокоить ее, я сказал:
— Дорогая, не волнуйся за меня, у меня хватит сил выстоять, что бы ни случилось. — После этого до конца завтрака мы молчали. До отъезда в Берлин у меня оставалось немного времени, и я решил часок прогуляться по городу.
Улицы и площади были заполнены толпами возбужденных людей. В бюллетенях говорилось об объявлении войны. В больших листовках я прочел, что военный министр Каро совершенно неожиданно назначил командующим армией Наполеона Марлеона — артиллерийского капитана. Случай беспрецедентный. Пронаполеоновская лихорадка охватила население, в города стекались добровольцы всех национальностей. «Наполеон! Наполеон! Да здравствует Наполеон!» — скандировали на улицах. Когда моя карета проезжала по площади Согласия, людей вокруг было столько, что пришлось остановиться. Солдаты Национальной гвардии с новым командующим во главе маршировали по бульвару. Отовсюду неслись вдохновляющие слова новой военной песни «Свобода», полной огня и страсти.
Тут я впервые и увидел нового Наполеона. Это был молодой человек не старше 27 лет, ростом несколько выше своего знаменитого предшественника. Он сидел на великолепном белом скакуне, демонстрируя статную осанку. У него было бледное, почти бескровное лицо с крепко сжатыми тонкими губами, придававшими рту выражение решимости. Холодный взгляд глубоко посаженных серых глаз переходил с одного предмета на другой, как у человека, рожденного повелевать. Когда гигантское шелковое знамя с изображением белой французской лилии затрепетало рядом с ним, суровые и решительные черты нового командующего озарились улыбкой, он приподнял шляпу и поклонился. И сразу из нескольких тысяч глоток вырвался крик: «Да здравствует Европейская республика!» Вера в реинкарнацию, распространяемая теософами и восточными учителями, была принята теперь многими на Западе, особенно во Франции. Эти люди считали, что их великий Наполеон Аустерлицкий родился заново, чтобы расквитаться за Ватерлоо и завершить преждевременно начатое.
Газеты были полны броских заголовков. Англия присоединилась к Франции, и в Гавре высадились 200 тысяч английских солдат под предводительством генерала Нельсона. В толпе то и дело раздавались призывы: «На Брюссель! На Берлин!» Я ехал и думал о том, как мало людей осознает, какая неведомая сила скрывается за этой суматохой и волнениями. Великие Учителя работают незаметно. Они не вмешиваются в деяния людей, но когда приходит час кармического возмездия, помогают направить его действие.
Размышляя над этим, я повернул к резиденции графа Никольского. В приемной дворца меня встретил граф де Сен-Жермен. Кроме нас, никого тут не было. Он подошел ко мне и сказал: «Альфонсо Колоно, в ближайшие пять лет вся Европа будет утопать в крови. Вам предстоит быть в центре этого конфликта, но позвольте сказать вам, как человеку посвященному, что ни вы, ни ваша сестра не пострадаете. Верьте тому, что я говорю. Как бы близка ни казалась смерть вам обоим, вы избежите ее. Вам надлежит выполнить очень важную задачу. Когда же война завершится, перед вами откроются новые высоты, и вы оба достигнете их». Пока он говорил это, его удивительные глаза неотрывно смотрели в мои и, казалось, читали мою душу. Я слушал молча и не успел даже поблагодарить его, поскольку, закончив, граф стремительно повернулся и ушел.
В комнате Иолы мы еще раз обсудили программу действий и в 5 часов вечера, не взяв с собой ничего, кроме ручной клади, выехали поездом в сторону германской границы. Иоле предстояло сопровождать меня до Берлина и вернуться с несколькими посланиями от доктора Ранкеля — врача германского королевского семейства, которого я встречал год назад и которому должен был передать конфиденциальные письма. Через этого же доктора, как сказал Эраль, я должен буду получить место хирурга при генерале фон Крале, что позволит мне быть в центре событий и не пропустить никакой информации.