И теперь Торак отлично понимал, что самец косули начинает уставать. Если в начале дня отпечатки его копыт были глубокими и чуть скошенными, как бы вывернутыми наружу, а значит, он все время бежал галопом, то теперь его следы стали менее глубокими и расстояния между ними уменьшились: олень, можно сказать, перешел на шаг.
И почти наверняка страдал от голода и жажды – ведь времени попастись у него не было; и он безопасности ради все время скрывался в густых зарослях, где нет возможности напиться.
Торак огляделся в поисках ручья. К западу сквозь заросли орешника, примерно шагах в тридцати от тропы, он приметил несколько ольховин. Ольха растет только рядом с водой. Значит, именно туда и направляется олень.
Они с волчонком неслышно пробирались сквозь густой подлесок. Вскоре, приложив к уху согнутую ладонь, Торак уловил едва слышное журчание воды.
А Волк вдруг замер: уши торчком, одна передняя лапа приподнята и застыла в воздухе.
Да. Там. За ольховинами. Олень остановился, склонился к воде и пьет.
Торак осторожно прицелился.
Олень резко вскинул голову; с морды у него капала вода.
Торак видел, как он встревожено потянул носом воздух; светлая шерсть у него на загривке встала дыбом. Еще мгновение, и он снова исчезнет в чаще. И Торак выстрелил.
Стрела вонзилась оленю чуть пониже плеча. Он содрогнулся всем телом, колени подогнулись, и он рухнул на землю.
Торак издал торжествующий вопль и ринулся к подстреленному оленю. Волчонок бросился с ним наперегонки и легко его обогнал, но потом замедлил свой бег, давая Тораку возможность с ним поравняться: волчонок учился уважать того, кто был главным в их стае.
Задыхаясь, Торак наконец остановился. Ребра оленя все еще слабо вздымались, но смерть его была уже близка, и три его души готовились покинуть бренное тело.
Торак сглотнул. Теперь он должен был сделать то, что у него на глазах бессчетное множество раз делал его отец. Но для него это будет впервые, и он просто обязан сделать все правильно.
Опустившись возле умирающего животного на колени, он нежно погладил его по горячей, покрытой жесткой шерстью морде. Олень лежал совершенно спокойно.
– Ты здорово сражался, – сказал ему Торак. Голос его звучал неуверенно, словно ему неловко было произносить эти слова. – Ты проявил ум и храбрость, и за весь день почти не останавливался. Обещаю, что ничем не нарушу нашу договоренность с Великим Духом. Прими мое глубочайшее уважение. Иди с миром.
Некоторое время он смотрел, как смертная пелена затягивает большой блестящий глаз оленя.
Потом повернулся к волчонку и, склонив голову набок, весело наморщил нос и оскалил зубы в волчьей улыбке: «Отлично поработал, спасибо тебе!»
Волчонок радостно взвизгнул и прыгнул на Торака, чуть не сбив его с ног. Торак засмеялся и протянул ему горсть черники, достав ее из своего мешочка с припасами. Волк мгновенно проглотил угощение.
Прошло уже семь дней с тех пор, как они ушли от реки, но пока что не встретили ни малейших следов того медведя, не видели даже крошечного клочка бурой шерсти, зацепившегося за ветки. И того рева, от которого, казалось, содрогался весь Лес, они больше не слышали.
И все-таки в Лесу что-то было не так. Это был месяц Ревущих Оленей – в это время у благородных оленей происходят осенние поединки и свадьбы, повсюду слышится их рев и грохот скрещенных в схватке рогов, когда они бьются за олениху. Но вокруг царила тишина. Казалось, Лес постепенно пустеет; зверье словно разбегалось перед лицом невидимой угрозы.
За минувшие семь дней единственными, кого в изобилии встречали Торак и Волк, были птицы и мыши-полевки. А однажды Торак заметил – причем они появились так неожиданно, что у него сердце чуть не остановилось, – целую группу охотников: троих мужчин, двух женщин и собаку. К счастью, им с Волком удалось незамеченными ускользнуть прочь. «Держись от людей подальше, – предупреждал его отец. – Если они узнают, на что ты способен…»
Торак не понимал, что означает это предостережение, но знал, что отец прав. Впрочем, он вырос вдали от людей и не желал иметь с ними ничего общего. Кроме того, теперь у него был Волк. И с каждым днем они с Волком все лучше понимали друг друга.
Торак уже догадался, что язык волков – это сложная совокупность жестов, взглядов, запахов и звуков. Жесты включают в себя движения морды, ушей, лап, хвоста, плеч, шерсти или даже всего тела. Многие из них едва заметны: слабейшее покачивание или подергивание. Большая часть жестов не сопровождается звуками. Теперь Торак понимал довольно много таких жестов, хотя учить их ему не пришлось – скорее, он их постепенно вспоминал; во всяком случае, у него было именно такое ощущение.
И все же была одна вещь, которой, как он знал, он никогда овладеть не сумеет, потому что он – не волк. Он называл это про себя «волчьим чутьем»: дар Волка безошибочно улавливать любые мысли и настроения Торака.
У Волка, впрочем, тоже были свои настроения. Иногда он становился настоящим детенышем со щенячьей любовью к ягодам и полной неспособностью хотя бы минуту посидеть спокойно. Например, в тот раз, когда Торак проводил обряд наречения его именем Волк, он без конца дергался, вскакивал, а потом взял да и слизал весь красный ольховый сок, которым Торак намазал ему лапы. А в иных случаях он действительно был для Торака провожатым: Волк загадочным образом совершенно точно знал, куда им нужно идти. Но если Торак пытался спросить его об этом, он отвечал всего лишь: «Я просто знаю».
А в эти минуты Волк не был провожатым. Он был волчонком. И морда у него вся была перепачкана черникой, и он, повизгивая, просил еще.
Торак засмеялся и оттолкнул его.
– Больше не получишь! Мне дело нужно делать.
Волк отряхнулся, улыбнулся ему и отошел в сторонку, собираясь немного вздремнуть.
Целых два дня у Торака ушло на то, чтобы очистить скелет оленя от мяса. Он ведь дал обещание и обязан сдержать свое слово – ни крошки не должно пропасть зря. Этого требовал старинный договор, заключенный между охотниками и Великим Духом. Если охотник бережно относился к убитому животному, Великий Дух посылал ему новую добычу.
Но до чего же эта работа оказалась тяжелой! Чтобы быстро и правильно освежевать тушу и снять мясо с костей, нужна долгая практика. У Торака далеко не все получалось как надо, но он очень старался.
Сперва он вспорол оленю брюхо и отрезал кусок печени для хранителя племени. Остальную печень он нарезал полосками и положил вялиться. Поколебавшись немного, кинул небольшой кусок Волку, и тот моментально сглотнул подачку.
Затем Торак освежевал тушу, аккуратно и чисто отделив шкуру от мяса с помощью скребка, сделанного из оленьего рога. Шкуру он промыл в воде, посыпал ее толченой дубовой корой, чтобы потом легче было содрать шерсть, и растянул шкуру между двумя молодыми деревцами – повыше и подальше от жадного волчьего языка. Высохшую и распушившуюся шерсть он соскреб, по неумению несколько раз продырявив шкуру, и принялся размягчать кожу, втирая в нее кашицу из оленьих мозгов. Затем он еще раз вымочил кожу в воде, высушил ее и получил вполне приличный материал для плетения веревок и лесок.
Пока шкура сохла, Торак нарезал мясо тонкими полосками и подвесил над костром из березовых дров, дающих много дыма. Когда полоски мяса слегка подвялились, он старательно отбил их двумя камнями, делая как можно тоньше, и скатал их в небольшие, но очень плотные клубки. Мясо было отличное. Одна такая полоска – и можно запросто продержаться полдня.
Внутренности Торак вымыл, вычистил и тоже повесил вялиться над костром. Из желудка выйдет отличный бурдюк для воды; из мочевого пузыря – запасная трутница; в кишках хорошо будет хранить орехи. Легкие достанутся Волку. Большую их часть Торак высушил и отложил на потом – придется сперва самому жевать их во время дневной и вечерней трапезы, а потом выплевывать и отдавать волчонку, ведь волчата едят только отрыгнутую пищу; впрочем, он и сейчас дал волчонку приличный кусок, чтобы тот поиграл с мясом. А поскольку у него не было ни одной посудины для готовки и не в чем было сварить клей, ему пришлось и оленьи копыта отдать в полное распоряжение волчонка, и тот неутомимо грыз их, пока не разгрыз на мелкие кусочки.