Когда красноармеец у будки повернулся ко мне спиной, я выбросил в Канаву смартфон, деньги и все, что хоть как-то меня компрометировало. От смартфона, каюсь, было жалко избавляться. Купил с ноля, он мне так нравился!.. Ну, мать вашу, во, попал! Охренеть!.. А может, это сон? Что делают в подобных случаях? Щиплют себя за руку? Да тут хоть кусай!.. Нет, я влип, и влип, как следует, по полной!
Я задержал взгляд на чугунной ограде мостка с провисшими тяжелыми цепями и, отвалив от тумбы, зашагал к закусочной. Хотелось пить, да и рану на голове надо было промыть и обеззаразить. В закусочную ввалился со стороны Советской или Воронежской, как называли улицу до 1924 года. В ней стоял неумолчный гул. Посетители, главным образом, извозчики, громко стучали ложками. Кто-то уже поел и пил чай вприкуску, некоторые потягивали из стаканов яблочный компот. Я сел за самый крайний стол и принялся отыскивать глазами официантку. Сидевшие за соседними столом извозчики, заметив меня, зашушукались.
– Свояк, ты только посмотри! – сказал один. – У нас в Козлове в таких нарядах не ходят.
– Поди, иностранец. Картуз чудной, нательная рубаха с непонятной писулькой. И штаны, вишь ты, с отстрочкой. В Москве видал такие на одном.
За другим соседним столом сидели двое молодых людей в шляпах, элегантных костюмах и бабочках. Про себя я обозвал их «дворянчиками». Один, с узким лицом и носом с горбинкой, одетый в светлый клетчатый пиджак, достал из кармана плоскую фляжку и плеснул себе и своему визави чего-то, по-видимому, крепкого. Полноватый, с двойным подбородком и раскрасневшимися щеками приятель, облаченный в темно-голубой пиджак, опрокинул стакан и, закусывая, произнес:
– Идти пора, Алекс. Нас ждут у…
Он прикрыл рот пухлой ладонью и украдкой посмотрел по сторонам. Его приятель ухмыльнулся:
– Что, окосел c моего коньячка?.. Ладно, еще по одной, и вон из этой вонючей извозчичьей дыры!
В этот момент другая дверь со стороны Канавы распахнулась, и внутрь вошли двое представителей порядка. Высокий был в кожанке, галифе и блестящих хромовых сапогах, на его лице с высокими скулами и крутым подбородком светились карие проницательные глаза. Точь-в-точь милиционер с плаката! Его спутником был среднего роста коренастый матрос в бескозырке с лентами, белой рубахе с синим воротником, тельняшке, клешах и ботинках на шнуровке. У первого у бедра болталась кожаная кобура, у другого – деревянная колодка. Я склонил голову, стараясь ужаться, спрятаться за фигурами впереди сидевших извозчиков.
Житель Козлова, кивая на вошедших, вопросительно взглянул на свояка.
– Светловский и Рундук, – уведомил его тот. – Из уголовки! Частенько сюда заглядывают.
– Хе-хе, надо же, Рундук!
– Кличка такая, что-то вроде сундука на корабле.
Окинув внимательным взглядом длинное помещение, высокий остался стоять у двери, а крепыш-матрос с синими, как море, глазами в развалку прошелся по дальнему концу закусочной. Там, в основном, сидела рабочая молодежь.
– Жрать вы, парни, здоровы! – гаркнул он весело. – А работать?
– Могем, товарищ Скворцов! Вот подзаправимся и вперед!
– Ишь, едрена каракатица! Ну-ну.
Он вернулся к двери, перекинулся со своим спутником парой слов, и вместе с ним вышел наружу.
Клетчатый пиджак проводил их холодным взглядом серых глаз. Выпив коньяка, он тихо проговорил:
– Недолго осталось этим ублюдкам разгуливать по Петродару. Все, все скоро повиснут на фонарных столбах!
Его товарищ, испуганно озираясь, приложил палец к полным губам.
– Тише ты!..
Я сделал вид, что занят своими мыслями. Тут со стороны кухонного проема появилась официантка в синем платье пол белым фартуком и голубой косынке. Привстав, я помахал ей рукой.
– Чего вам, гражданин? – подойдя ко мне, спросила она и с удивлением оглядела мою одежду. Ей было за сорок, простодушное круглое лицо выглядело усталым.
– Не принесете стаканчик воды, во рту пересохло, – попросил я, сняв с головы бейсболку. – И еще рану промыть бы.
– Ох, болезный, – покачала головой женщина, увидев кровь. – Кто ж это тебя так?.. Вчера один тоже сюда заглянул, половина лица крови. Говорит, закурить у Канавы спросили… Погоди, я сейчас!