Дед от неожиданности даже топор выронил, и заскакал на одной ноге, видимо бойком по большому пальцу попал. Это больно, по себе знаю. Остальные, кто слышал, о чём мы говорим, взволновано загомонили, перебивая друг друга.
— Дед, ты извини, не могу помочь с палисадником, сам видишь, что вокруг творится.
— Беги уже. Не заставляй людей ждать, они на службе. Ты только там смотри, не осрамись.
— Я постараюсь, — улыбнулся я и побежал к себе.
Оставил там сумку, но переодеваться не стал, одежда и так вполне приличная, лишь осмотрел себя в зеркало и поправил пионерский галстук. После этого прихватив некоторое вещи, Сталину будет интересно на них взглянуть, и побежал обратно. Так быстро меня не отпустили, тут и мама дала своё напутствие, и бабушка. Ладно хоть малых не было, кто в школе, кто в садике, легко отделался. Марина тоже что-то там сказала одобрительное, после чего прихватив велосипед, покатила на улицу, её в магазин отправили, скоро должны горячий хлеб подвести. Там на телеге в обитой железом будочке хлеб с хлебопекарни возили. Специализированных хлебовозок не было.
— Едем.
Мы сели в машину, та развернулась и покатила по улице в сторону ближайшего перекрёстка. Я лишь обернулся. Мама и бабушка, распоясанный дед без обуви, стояли и смотрели мне в след. Провожали, это приятно. Ехали мы долго, водитель не особо торопился, но как ни странно мы действительно приехали к Кремлю. Заехали на внутреннюю территорию, разрешение у сержанта было, а там дальше уже пешочком. На входе, дежурный командир, проверив списки и подтвердив, что я в них значусь, с улыбкой поинтересовался:
— Оружие какое есть? А-то больно уж ты вчера красочно описывал свои приключения. У нас его все слушали.
Подумав, я осторожно кивнул и, наклонившись, достал финку из-за голенища сапога и положил на стол дежурного. Вот тот сразу улыбаться перестал, и лишь огорчённо покачал головой.
— Какая смена у нас растёт, однако. Ещё что есть?
Снова подумав, я мельком осмотрелся, в фойе было не так и много народу и все за нами следили, включая сержанта-сопровождающего, что рядом стоял. Поэтому я снова осторожно кивнул. Наклонился и из-за другого голенища достал штык от «СВТ», так же положив его на стол. Капитан-дежурный молчал, пристально меня рассматривая, поэтому я достал из-за пояса верёвку, со вздохом положив её к ножам.
— Удавка? — деловито поинтересовался дежурный, беря в руки верёвку.
— Какая ещё удавка? Праща.
— А метательные снаряды?
— Не-е, гранаты не брал.
— У тебя ещё и гранаты есть?!
— С собой нет. Да и вообще нет. Нету у меня гранат, — для демонстрации вывернул я карманы.
— Надеюсь на этом всё?
— Ну, — скривился я и, тряхнув рукой, снял кистень с кисти. — Вот, больше нет. Кистень только… Да всё, правда больше нет! Может обыскать!
— И обыщем! — тоже повысил голос дежурный.
И ведь обыскали, лично дежурный это всё проделал. После чего кивнул сопровождающему, давая добро. Меня довели до приёмной, там сержант меня оставил, что-то тихо сообщив Поскрёбышеву, и удалился. В приёмной я был не один, но мест свободных хватало, поэтому занял одно, с интересом осматриваясь. Тут были военные, у одного смутно знакомое лицо, и в гражданском были. Семь мужчин и одна женщина. Все видимо ждали, когда их примут. Вот бы тут терминал с талонами для очереди поставили, хоть не толпится в ожидании. Улыбнувшись таким своим мыслям, я стал рассматривать секретаря Сталина. Даже не знал что тот лысый. Я как-то в прошлой жизни в пробке на Ленинградке стоял, радио слушал, так передача была, как раз о Поскрёбышеве, я правда конец застал, но слышал что диктор, описывая отношения этого человека со Сталиным, жаловался на последнего. Мол, тот хватал секретаря за волосы и бил лицом о стол. Теперь понятно, что это очередная чушь придуманная дерьмократами и либерастией. Лысого Поскрёбышева было сложно хватать за волосы.
Представив себе такую ситуацию, я не смог скрыть улыбку, с большим трудом сдерживая смех. Однако именно такое веселье, что бушевало в душе, позволило мне прийти в себя. Я немного нервничал. Да что немного, было, что уж говорить, а тут полностью взял себя в руки, на душе было спокойствие, даже лёгкость мысли появилась. Тем более после школы я был изрядно уставшим. Что есть то есть, если в первое время обо мне мало кто знал, то ко второму уроку я стал в школе звездой номер один. Шагу ступить не давали, дурацкими вопросами забросали. Я не нервничал, встречал это всё с олимпийским спокойствием, спокойно отвечая на вопросы, даже на дурацкие. К директору вызывали во время большой перемены, там совет из завуча, директора и секретаря собрался. До самого звонка на следующий урок меня опрашивали. Вопросы те же. А так нормально, выдержал, уроки прошли, занятия закончились.