Мощный, хорошо поставленный голос перекрыл звуки галдящей толпы, разнесся буйным рефреном вокруг, хлопнул об зазвеневшие стекла и вернулся назад, на небольшую площадь, зажатую с обеих сторон обшарпанными стенами, где шумела плотная толпа.
— Братья и сестры! Близок, близок час Суда Божиего! Да разверзятся небеса огненным дождем! Да приидут твари Пустырные! Да будет День Гнева Божьего!
Толпа согласно загудела, словно потревоженный улей. В воздух взлетели чьи-то кулаки, одинокий голос провозгласил:
— День Гнева!
Веллер прищурился и скептически уставился на Войцеха:
— Да это же типичнейший возмутитель спокойствия! Как же ваши прохлопали…
— Не прохлопали. — Лже-монах оставался совершенно спокоен. — Вон там. Уже работает человек.
И действительно, невдалеке, под хлипким навесом из тонких жердей и тряпок на низеньком топчане восседал человечек и тщательно конспектировал речь новоявленного пророка. В особенно яркие моменты выступления, он вытягивал голову на тонкой шее и высматривал наиболее ярых демонстрантов.
— Ого! — по достоинству оценил деятельность инквизитора Веллер.
Нижний Город Санта-Силенции был местом контрастов, где абсолютно мирно уживались всевозможные верования секстанского толка, в основе которых лег гремучий сплав католицизма, православия и протестантизма, и традиционного новохристианства. По дороге четверке странников встретился как и конрадианский храм, маленький, спрятавшийся меж двух старинных зданий совершенно заброшенного вида, но ухоженный и опрятный, так и молельный дом апокриферов — кособокая хижина с крестом из двух стальных арматурин, перевязанных куском проволоки. У дома сидели на корточках апокриферы и просили подаяния, проводя в жизнь традиционный обет аскетизма и попрошайничества. Удивительное дело для столь догматичной страны, как Сан-Доминика. Веллеру и Марко только и оставалось, что от удивления разевать рты.
— Вот, кстати, мы и пришли! — Войцех остановился около изрезанной двери, словно кто-то задался настойчивой целью проковырять ножом дырку в досках, да вот, терпения не хватило. Бросил дело на полпути.
Над дверью имелась и вывеска: грубо намалеванное на жестяном щите «Молельня», а снизу чья-то шаловливая ручка добавила: «Похабня».
— Воодушевляет! — философски заметил Веллер и, не дожидаясь приглашения, шагнул вовнутрь вслед за Войцехом и проскочившим после него Анджеем.
«Молельня-похабня» с первого взгляда приглянулась братьям. Видимо, тем, что нравы здесь царили точно такие, что и в лучших кабаках Бургундии и окраинного Клейдена без всяких там теократических фишек. Да только Войцех сразу предупредил, чтобы они варежку не слишком разевали, потому как везде хватает инквизиторских шпиков. На что братья лишь отметили, что они получше него знают, как вести себя в подобных заведениях.
— Славно! — только и удосужился отметить Марко и мигом потопал к массивной барной стойке мареного дуба, над которой возвышался (хотя это громко сказано) щуплый бармен с шустрыми татуированными руками, оголенными до плеч. Мокрая от пота безрукавка стягивало худенькое тельце и запавшую грудь.
По дороге наемнику пришлось взять на себя роль скандского китобойного ледокола и буквально вгрызаться в плотное тело толпы посетителей, заполнявших «Молельню». Кто-то с отдавленной ногой харкнул вдогонку:
— Куда прешь, харя?
А кто попытался пнуть кулаком меж лопаток, да не успел: Марко, ловко увернувшись, скрылся за спинами посетителями. Вернулся он уже к занятому столу, откуда без лишних церемоний был препровожден на пол пьяный вдрыбадан юродивый, запахнувший по случаю посещения увеселительного заведения, грязное туловище куском мешковины. Лже-сумасшедший только всхрапнул в ответ и свернулся колачиком в уголке.
Марко бухнул на стол бутылку мутноватой жидкости и четыре стопочки не первой свежести. Анджей, рассматривая желтоватое донышко, только брезгливо поморщился.
— Не боись! — весело посоветовал Марко. — Сейчас продезинфицируем!
Плеснула игривая струя самогона.
— Будем! — коротко отметил наемник и залпом опустошил стопочку. Сморщился, а после блаженно улыбнулся: — Хороша чертовка! — Хитро осклабившись: — Прости Господи!