— Просто скажите: да или нет?
После недолгой вспышки Веллер поник, согнулся на стуле.
— Да.
— Теократы отобрали ее у вас. Вы не хотите отомстить?
Веллер поднял ослепшие от горя и беспомощной ярости глаза.
— Хочу. Но как?
— Пойдем со мной, и я вложу в твои руки оружие, достаточное для самой великой мести в мире!
Безумие. Безумие и бесконечная жажда крови была в глазах Веллера. Марко попытался его остановить, но он вырвался, дернул плечом, сбрасывая братову руку. Выпрямился.
— Пойду. Во имя всего святого, что у тебя есть, Грубер, поклянись, что дашь мне этот шанс?
— Дам, — совершенно серьезно и даже как-то торжественно пообещал мут. — Клянусь!
— Мне довольно. — Веллер без сил опустился без сил на стул, уставился в одну точки.
Грохотали колеса, покачивался на рельсах вагон.
— А вы, господин Марко, как поступите? Вы свободны, и у вас будет все, что хотите.
Марко поднял на Грубера взгляд.
— Разве вы думаете, что я брошу брата? Я иду с ним. Нет, не с вами — с ним!
— Пусть так. — Грубер пожал плечами. — Мне все равно.
— Только ответьте, откуда вы все это знаете?
Мут улыбнулся, гаденько так, самодовольно.
Бесшумно отворилась дверь. На пороге стоял, опираясь на костыль, Войцех. Выглядел он плохо: на правой руке недоставало двух пальцев, правая нога — в гипсе. На месте правого же глаза повязка. Недоставало у него и волос: борода, прическа — от этого богатства мало что осталось, сплошь обожженная плешь.
Марко до безумия захотелось удивиться, но получилось лишь глухое раздражение и усталость.
— Скажи, Войцех, одну вещь: как тебя убить?
Монах лишь загадочно улыбнулся. На изуродованном лице ухмылка смотрелась жутко.
— Честно говоря, я и сам не знаю.
В кабинете начальника Серой Стражи, архиепископа и прима-генерала Штефана Качинского было свежо и чисто. Впервые за эти дни он не курил. Широченный стол — не стол, а настоящий аэродром, — прежде был завален бумагами и разной другой дребеденью и напоминал поле битвы после жестокого сражения. Но теперь же все лишние бумаги убраны, все на своих местах, в строгом порядке, как и положено дисциплинированному офицеру Инквизиции. Просто образец для подражания!
И это было хуже, чем прежний беспорядок. Адъютант Его Святейшества Генрих Шастков слишком хорошо знал своего шефа, чтобы читать неосознанные знаки, подаваемые прима-генералом. Сосредоточенная деловитость, царившая прежде в кабинете архиепископа, сменилась угрюмым бездеятельным ожиданием. Напряжение казалось почти осязаемым. Сам прима-генерал стоял у огромного окна в массивной раме и смотрел на залитую не по-осеннему ярким солнцем улицу. На нем был парадный мундир-сутана, чистый, с иголочки. На груди сверкала тяжелая архиепископская золотая цепь.
— Пан Качинский!
— Да, Генрих, я уже знаю. Бунт?
— Архиепископ Санта-Силенцийский Фабио Фаттиччели поднял несколько полков Черной Стражи и выдвинулся к Сан-Мариану. В столице царят смешанные настроения: некоторые разделяют мнение архиепископа об…
— Старик Фабио решил тряхнуть сединой? — Качинский ухмыльнулся. — Нет, он всего лишь марионетка. Пес решил сыграть в свою игру.
— Простите, шеф…
— Пес! Вот кто больше меня интересует!
— Пропал. От нашего человека — ни слова.
— Жаль, но от него и раньше долго приходилось ответа ждать. Что еще?
— Экстренное собрание Курии.
— По поводу?
— Кардиналы и сами не в курсе. Кажется, они хотят выступить против Престолоблюстителя.
— Ересь добралась и до Сан-Мариана? А говоришь, что от Пса никаких известий! Ха, Генрих, учись читать между строк событий.
Снаружи грохнуло, застрекотала дробная автоматная очередь, словно злая насмешка над глупым прима-генералом. Качинский все больше хмурился и глядел в окно. Густые черные брови сошлись на переносице, черты лица заострились; появились твердые камешки желваков. Глубокие морщины избороздили худое лицо. За доли секунды архиепископ постарел на многие годы. Только теперь становилось заметно, что пан Качинский стар и очень устал.
— Слишком, слишком быстро! Генрих, все, что можно, подготовить к эвакуации. Только самое важное, остальное сжечь — я не буду облегчать путь нашего бледнолицего друга. И так мною допущено слишком много ошибок. Большего я себе не позволю!
Адъютант скрылся за дверью.
Пан Качинский не просто знал — он, казалось, чувствовал деловитую собранность подчиненных. Будто наяву увидел, как из пыльных складов появляются большие металлические ящики, как летят в них кипы бумаг, как щедро льется на них горючая смесь, как вспыхивает жадное пламя от серной спички. В них много чего ценного, но всего не унести: грузовики не подгонишь, не сгрузишь в них архивы — приходиться чем-то жертвовать. Досье, доклады, конспиративные явки, протоколы заседаний — в огонь. Редко, что откладывается в сторону, в картонную коробку, что после опечатают и понесут подземный ходом, что ведет за город, где уже дожидаются стоящие под паром грузовики и броневики охранения. Одна надежда, что бунтовщики не успели перекрыть дороги, ведущие из Сан-Мариана. Не должны.