Сестра хотела бежать, скрыться в каком-нибудь глухом уголке самой далекой провинции, но Прокопий решил иначе. Бежать означало показать свой страх, а раз человек боится — значит, чувствует за собой вину. Змей затаился и ждет: любой шорох, любое движение — и он ударит!
Они поступили иначе. Демонстративно и прилюдно царственное имя Корвин по отцу Иоанну заменили на не менее старинное и аристократичное, но не претендующее на трон имя Страви, что носила его бабка Стефания. Во дворце жест приняли и оценили положительно — уже занесенный нож убийцы был на время отложен. На сколько? Этого не мог, пожалуй, сказать даже сам Константин. С этого момента вся жизнь патрикия Прокопия Авла Грация была посвящена спасению ребенка его сестры. Немалые деньги были потрачены на распространение слухов о нездоровье и умственной отсталости Иоанна — настолько большие, что не только императорский двор, но и весь Царский Город поверил. Сама судьба смилостивилась над Иоанном, подарив ему мягкий покладистый характер, пытливый ум и непомерную тягу к знаниям. Он рос тихим, вдумчивым мальчиком, проводившим все свое время наедине с книгами и считавшим их единственными друзьями. Это тоже играло им на руку и способствовало «правильным» слухам, ведь столичный двор даже представить себе не мог, что нормальный, полноценный юноша добровольно предпочел бы пыльные подвалы библиотек азарту охоты и пышным развлечениям золотой молодежи.
В конце концов поверили все. Поверили и забыли. Все, кроме главы имперской канцелярии, логофета двора Варсания Сцинариона. Этот хитроумный паук, опутавший всю империю своей паутиной, никогда не ставил на одну лошадь — его изворотливый ум просчитывал комбинации и их хитросплетения на десятилетия вперед. Поэтому два года назад, в день, когда Иоанну исполнилось шестнадцать, Прокопия позвали на ужин. Поздний ужин проходил в загородном дворце Сцинариона подальше от любопытных ушей.
— Как здоровье Иоанна?
Речь Варсания тогда напомнила Прокопию шуршание змеиной чешуи, и ему пришлось собрать волю в кулак, чтобы голос не дрогнул.
— Не очень, как обычно. Головные боли мучают бедного мальчика.
Варсаний, откинувшись в кресле, изобразил сочувствие:
— Бедный, бедный юноша. Может быть, свежий горный воздух Северии пойдет ему на пользу?
Что это? Разум Прокопия тут же начал просчитывать возможные комбинации. Ссылка? Инициатива Варсания или приказ Константина? Нет, будь прямой приказ, все было бы обставлено иначе. Тогда что? И каков интерес этого паука?
Насладившись произведенным эффектом, Сцинароин продолжил как ни в чем ни бывало:
— Тем более возраст юноши уже позволяет занять государственную должность. Что вы скажете, патрикий?
Что я скажу? В голове Прокопия тогда решались десятки многоходовых задач. Он предлагает должность в провинции Северия. Какую? С одной стороны, это хорошо, подальше от дворца и глаз Константина, но с другой — придется выйти из тени. Опасно!
Прокопий, сложив руки на животе, решил потянуть время.
— Государственная должность может стать неподъемной ношей для неокрепшего молодого рассудка.
Всемогущий логофет любил поиграть в такие игры, дать мышке почувствовать глоток свободы, прежде чем прихлопнуть, но в тот день он был не в настроении затягивать разговор. Дав знак наполнить бокалы, Варсаний снисходительно взглянул на патрикия:
— Думаю, с таким советником, как вы, мой дорогой Прокопий, ему будет несложно выполнять обязанности цезаря провинции, и он по-прежнему сможет проводить все дни в библиотеке.
Сделав упор на последнем слове, Сцинарион недвусмысленно дал понять, что все их ухищрения напрасны и истинное состояние здоровья Иоанна для него не секрет.
Это предложение, понял тогда Прокопий, от которого отказаться невозможно. В противном случае, вероятно, уже в следующий бокал ему капнут яда, а сестру и Иоанна убьют этой же ночью. Ведь в глазах Константина подобное предложение есть ни что иное, как укрывательство его личного врага, а такого император не простит никому, даже Сцинариону. Тут либо мы участники одной из будущих комбинаций этого паука, либо трагическая «случайная» смерть — выбор небогат.
Он согласился, зная, что за «дружескую услугу» очень скоро потребуют заплатить, но выхода не было, и уже на следующий день, поспешно собравшись, они выехали в Бенарию — главный город далекой северной провинции Северия.
Грохот ударившихся о стол серебряных кубков вырвал Прокопия из тумана воспоминаний.
— Цезарь, выпьем за нерушимую дружбу вендов и туринцев!
Изрядно накачавшийся рэкс Элисун громыхнул о стол двумя полными кубками.
— Выпьем!
Он протянул вино Иоанну.
— Не бойся, это ваше туринское — купчина сказал, что хорошее.
Прокопий скосил испуганный взгляд на цезаря — господи, он же не пьет совсем!
Элисун, тыча чашей чуть ли не в лицо Иоанна, явно не собирался успокаиваться:
— За императора, за вендов!
Не понимая, как избавиться от назойливого рэкса, Иоанн взял кубок и, пригубив, непроизвольно поморщился. Вот же кислятина!
— До дна! За дружбу! — завопил Элисун и опрокинул в себя серебряную чашу.
Глава 3
По кругу пошла объемистая братина, и каждый из вождей, прикладываясь, кричал: «За дружбу!», получая громогласное одобрение зала
Иоанн, одолев первый кубок и ощутив теплую волну расслабления во всем теле, вдруг подумал, что вино не такое уж и плохое, а посидев и почувствовав приятное кружение в голове, поймал себя на мысли, что эти венды в целом хорошие ребята, а рэкс Элисун вообще славный парень. Вонь и грязь — мелочи. Главное, все они добрые, достойные люди!
Лу́ка Велий не разделил бы мнение своего захмелевшего цезаря о качестве вина, но насчет «ребят» тоже был приятно удивлен. Пир протекал на редкость мирно. Была небольшая потасовка в конце зала, но быстро затихла, и он даже не увидел обнаженного оружия в руках. «Странно», — подумал комит. Он не любил сюрпризы, даже приятные.
Прокопий, с тревогой наблюдая за быстро пьянеющим Иоанном, раздумывал о том, как бы побыстрее и понезаметней увести его из этого вертепа. На ум патрикию ничего не приходило, а вот Элисун был полон идей. Вскочив со своего места, он гаркнул, перекрывая шум:
— За союз империи и вендов!
Совсем молоденькая девчушка тут же наполнила кубок цезаря вином. Рэкс с поднятой чашей в руках кинул взгляд на Иоанна, и тот поднялся, подхватив тост:
— За союз империи и вендов!
— До дна! — заорал Элисун опрокидывая кубок в глотку.
— До дна! — поддержали своего рэкса собравшиеся из всей имеющейся посуды.
— До дна! — выдохнул Иоанн и в несколько глотков осушил свою чашу.
Милая девчушка улыбнулась ему широкой открытой улыбкой, и цезарь совсем размяк. Какая она… Его взгляд ощупал аппетитные женские формы.
— Нравится? — Широкая лапа рэкса понимающе легла на плечо Иоанна.
— Красивая! — Пьяно блуждающий взгляд цезаря взлетел вверх, и скуластое лицо Элисуна расплылось в ответ широкой радушной улыбкой.
— Понравилась — бери! Этой ночью моя дочь с радостью согреет постель дорогому гостю!
Иоанн зарделся в смущении, а рэкс, словно не замечая, довольно загудел:
— А если ты в постели так же силен, как и в бою, то можешь взять и этих двух! — Он довольно заржал. — Все мои дочери будут счастливы вырастить в себе семя героя!
Беспокойно ерзавший на месте Прокопий после слова «семя» панически закатил глаза. «Ах ты, хитрожопая тварь, — в сердцах он молча обложил Элисуна. — Ах ты, ушлая варварская лиса! Вот ради чего ты хвостом мел перед цезарем — захотел, чтобы твоя девка понесла от прямого потомка Корвина Великого. Задумал разбавить свое ничтожное имя голубой императорской кровью! Этого никак нельзя допустить! Константин нас живьем сожрет за такой политический провал!