Тропа становилась шире, с обтоптанными по сторонам лунками. Вышел на лесную дорогу, изборожденную танками, машинами, подводами, людьми. Встречаются бойцы, командиры. Устал. Медленно иду. Навстречу быстро приближается знакомая фигура.
- Товарищ батальонный комиссар! - выкрикиваю я и, запыхавшись, спешу навстречу Федотову. С радостью обнимаемся.
- Никак не думал, что так быстро вернешься, - удивленно говорит заместитель командира полка. - Как здоровье-то? - интересуется он, глядя на мою руку на перевязи.
- Как видишь, двигаюсь, - отвечаю ему, радуясь нашей встрече.
- Тогда прекрасно. Рад за твою поправку. Пошли вместе в полк. Некоторое время отдохнешь у меня, а там снова за дела.
- А как с политотделом? У меня туда направление, - показываю ему справку из ППГ.
- Ничего, не волнуйся. С ними я столкуюсь по телефону. Это будет лучше. А то еще надумают тебя задержать у себя. - Он взял мой вещевой мешок и тихо говорит: - Только теперь я никакой не комиссар.
- Как это так?
- Очень просто, - смеется Федотов. - Нас всех перекрестили. Я - майор, ты - капитан.
- А как парторг Лантух, Чередников? - интересуюсь я.
- Лантух здесь, комбата ранило, - с грустью отвечает майор. - Не стало и нашего старика. В рукопашной схватке выстрелил в него в упор фриц. По пути в санчасть наш начштаба скончался...
Освобождены Московская, Калужская, Тульская области. Каких это усилий потребовало от нас! Сколько пережито бессонных ночей, сколько было расставаний, жертв. Много фронтовых друзей потерял я на войне. Гибель каждого отзывалась в сердце неуемной болью. Привыкнуть к этому нельзя.
По глубокой темной тропе пробираемся к блиндажу-землянке штаба полка. Здесь знакомлюсь с новым комбатом Швыдченко. Приземистый сибиряк, крепыш. На груди орден Красного Знамени.
Бывалый, - думаю я про себя, пожимая его шершавую руку.
Последний день декабря 1942 года. Мороз подпудрил инеем ветви деревьев и кустарника. В обледенелых траншеях скользко, под ногами хруст.
- Мы-то с тобой кое-что испробовали, - говорит мне Швыдченко, возвращаясь после осмотра НП. Входя в землянку, он провел ладонью по шраму, пробороздившему его лицо от скулы до подбородка. - А вот нашему новому начальнику штаба привыкать будет нелегко, как и к этой землянке. - Он кивком головы показал на длинную согнувшуюся фигуру капитана Терновых, прибывшего на днях в числе пополнения.
Новый начштаба, кряхтя, разносил во всю ивановскую тех, кто сотворил такое убежище, которое никак не соответствовало его габаритам.
- Ну, коли так, вот вам, герои, за заслуги, - оживленно обратился Терновых, передавая комбату извещение на новогодний полковой вечер. - Я как небывалый останусь домовничать.
- Спасибо за внимание, товарищ начштаба, - хрипло ответил комбат, рассматривая извещение. - Пойти-то бы и надо, да как здесь? Когда сами на месте - на душе спокойней. Уйдешь - волнение. Так я говорю, комиссар?
- Смотри, комбат, тебе виднее.
- Что, не доверяете? - с хитрой улыбкой спрашивает Терновых. Опираясь костистыми широкими плечами в накат потолка, он смотрит на нас в упор. - Не каждый шрам говорит о подвигах. Да не думайте, что я такой невинный агнец... В общем, что об этом толковать. Вы думаете, я ничего не знаю о шрамах, когда сам имею почище, чем у вас, - громко выпалил он.
Оказывается, капитан Терновых прибыл к нам из госпиталя. Был ранен. Лечился в Москве. После излечения находился в резерве фронта и был направлен в нашу часть. Так что человек он бывалый, а мы с комбатом приняли его за необстрелянного.
- Оказывается, не запугаешь, - смеется Швыдченко, кивая в сторону начальника штаба.
- Запугивать-то мы и не собирались, - говорю я. - А так, беседа с наводящими вопросами вырисовывает интересную фигуру.
- В художественном ракурсе, товарищ художник? Ах, виноват, товарищ комиссар, - смеется Терновых.
- Во-первых, не комиссар, а такой же капитан, с некоторой разницей наших положений по обязанностям.
- Ладно, комиссар! На вечер пойти надо. Оставим здесь ответственного человека с ракурсом, как вы объяснились. Только, чтобы был полный порядок, без каких-либо недоразумений, - ворчит комбат.
Со скрипом открывается дверь землянки, обдавая холодным паром. Входит помкомбата Бедов. Отряхнув полушубок и шапку от снега, обращается к комбату:
- Товарищ старший лейтенант, посты на месте, пропуск вручен.
- Вот тебе еще в помощь, - показывая на вошедшего, говорит Швыдченко начальнику штаба.
Среди леса просторный блиндаж санчасти. Набит он до отказа. В два ряда убранные длинные столы.
Мы с комбатом примостились с краю, ближе к выходу.
Ровно в 24.00 командир полка подполковник Сушко поднял новогодний тост за Красную Армию.
Приглушенное ура...
- За партию, за советский народ, за тех, кто несет сейчас боевую вахту на переднем крае! - произнес майор Федотов.
Веселый говор, звуки аккордеона.
Скученно. В тесноте, да не в обиде, как говорят в народе. Медленно, одна пара за другой вливается в общий круг. Аккордеонист исполняет вальс На сопках Маньчжурии. Неуспевшие влиться в танцы теснятся в углу за сдвинутыми столами и тихо подпевают. Мы с комбатом, прижатые танцующими, сидим у самого выхода.
- Шел бы и ты, - показывая на танцующих, говорю Швыдченко.
- С таким же успехом могу предложить и тебе, - проскрипел комбат, вытирая вспотевшую голову.
- Не позволяет, - показал я на согнутую, с повязкой руку.
- Раз так, давай кувыркнем под шумок-то, да и восвояси. А то слышишь, как там разбушевалось, - говорит комбат.
Действительно, что-то неладное там. Прислушиваемся к артиллерийским раскатам.
Сегодня, после боев, рады такой встрече за столом, в тепле землянки, задушевной беседе, песням. Уже и настроились уйти.
- Товарищи! Быстро по местам! - четко отдает распоряжение Федотов, показывая острым взглядом на выход.
Несколько минут, и блиндаж санроты опустел.
Холодной новогодней ночью на Бессмертном Сивке санвзвода мы с комбатом и повозочным спешим в батальон.
Бессмертным Сивко мы называли небольшого старого меринка. Чего только он не испытал: и бомбежку, и обстрел. Сколько перевез раненых. Служит молча в санвзводе безотказный трудяга...
Прибыв в свое расположение, повозочник свернул в кустарник к землянке санвзвода, мы с комбатом устремляемся в роты. Перескакивая через бугры насыпи окопов, перебегаем из роты в роту, от пулемета к пулемету, стараясь скорее узнать состояние дел в подразделениях. Летят трассирующие пули, рвутся снаряды. Каждая секунда грозит нам бесцельной гибелью. Только вернувшись в свою землянку, мы поняли весь риск неосторожной прогулки.
Фашисты задумали нарушить нашу встречу Нового года. Несколько ответных ударов со стороны наших артиллеристов и... вскоре все смолкает.
Утро первого дня нового 1943 года. Огрызком карандаша делаю наброски в походном блокноте. Сзади украдкой подходит командир полка Сушко. Заглянув, недовольно говорит:
- Лучше бы шел в роты, комиссар, чем заниматься детскими пустяками.
Я огорченно посмотрел на него и молча закрыл блокнот.
Командование полка проверяло батальон. Комбат доложил о готовности хозяйства. В ответ командир полка, покосившись на меня, предупредил о переходе дивизии на новый участок.
В это время я рискнул показать ему беглый набросок с него, со спины, ссутулившимся.
- А ведь похож, - произнес командир полка и улыбнулся, что редко бывает с ним. - Ладно, не серчай на мое замечание, - и поспешил к землянке.
На рассвете наш батальон в составе дивизии выступил в поход, чтобы занять новые позиции.
В наступлении
Из-под снега гномиками выглядывают избы деревни. В голубоватых низинах оврага притаились сараи, маленькие бани. На холмах осиротело стоят новые дома с заколоченными ставнями. В конце улицы на взгорье бревенчатая школа.
Наш батальон разместился в деревне Лепехино на время пополнения. Другие части нашей дивизии стоят в соседних деревнях и селах.