Бредут пленные. Они идут сами, без охраны, только бы выбраться из кромешного ада. Остальные, преследуемые нашими, сбрасывают снаряжение и спасаются кто как может.
Вдали в дыму еле заметно вырисовывается город Жиздра.
- Вперед, вперед, товарищи! - с хрипом кричу бойцам, пробираясь с ударной группой по рытвинам поля.
Со всех сторон обтекаем пожарище. Не задерживаясь, одни просачиваются вглубь, другие уничтожают врага на подступах. Где рывком, где ползком карабкаемся вдоль разбитых строений. И... вдруг что-то непонятное происходит со мной. Правая нога онемела. Сквозь валяный сапог сочится кровь, остаются на снегу темные пятна. Пытаюсь ступать. Ноги не чувствую. Отяжелела голова, перед глазами поплыли круги.
Лежу на снежном скате. Как сквозь туман смотрю на проходящих мимо.
Идут пэтээровцы, положив на плечи длинные стволы противотанковых ружей, бегут автоматчики, спешат бойцы с пулеметами, с катушками кабеля - связисты.
Шуршат замерзшие маскхалаты. Один за другим люди быстро проходят и скрываются за бугром.
Поздний вечер. Ординарец Безлепный вернулся с санинструктором. Они разрезают голенище валенка и освобождают мне ногу. Сняв мокрый от крови теплый носок, делают перевязку. Вспыхнула невыносимая боль. При помощи санинструктора и ординарца с большим трудом добираюсь до контрольного поста. Вызываю КП полка, слышу знакомый голос замполита.
- Товарищ майор, - дрожащим голосом докладываю. - Бригады организованы, связь налажена, задание выполнено!
- Прекрасно! - отвечает майор. - Только что-то не пойму по голосу. Что случилось?
- Особенно ничего. Потревожена нога и... - трубка выпадает из моих рук.
Очнулся в землянке санвзвода. У входа на розвальнях стонут раненые.
Боль расползлась по всему телу, ударяет в голову. Сжав кулаки, я прикусываю язык, дабы не издавать выкриков. Возле меня ординарец Безлепный.
Запыхавшись, влезает Лантух.
- Слушай, - обращается он, пробираясь через раненых. - Опять ты попал! Пожал мне руки и поспешил на контрольный.
Узнав, что произошло, замполит полка дал указание переправить меня в санчасть, а обязанности возложил на Лантуха.
Под утро меня перенесли на разбитые розвальни. Уложили на них и накрыли старыми шинелями. Помогавшие боевые друзья простились со мной. Санитар-повозочный чмокнул, и ветеран Сивко, презирая все невзгоды фронта, медленно зашагал по рытвинам поля, волоча за собой розвальни с ранеными. Сивко везет со скрипом, с толчками. Все кружится перед моим взором.
Лес, санбат, первая помощь. На грузовой - до полевого госпиталя. Снова деревня Лепехино. Недавно здесь проходило пополнение дивизии. Сейчас тут разместился походный полевой госпиталь.
Колхозная натопленная изба. На нарах, на полу с подстилкой соломы раненые. За тесовой перегородкой обрабатывают раны больных. Морозные с узорами окна. Слышится скрип от движения по дороге. В воздухе рев и свист самолетов. Падающие бомбы сотрясают избу.
Я лежу на крестьянском столе, ставшем операционным. Сделали укол, дали выпить чего-то горького. Перебинтовали ноги. Под вечер на автобусе повезли до Калуги. А потом в Москву.
Ранним утром прибываем на Киевский вокзал.
Медсестра раздает раненым документы. Около вагонов суетятся санитары с носилками. Осторожно выносят больных из вагонов.
Ряды деревянных топчанов в общем зале вокзала заполнены ранеными. В серо-зеленых спецовках хлопочут санитары и санитарки. Между топчанами ходят врачи, делают осмотр.
На рассвете размещают раненых в автобусах и развозят по московским госпиталям.
В госпитале
Путь от Киевского вокзала был недалек: через Бородинский мост, Смоленскую площадь, по Садовому в детскую больницу имени Филатова. В годы войны помещение ее заняли под госпиталь.
Приемный покой. Люди в белых халатах - санитарки, сестры, врачи - еле успевают принимать раненых. Уплотняются палаты, расставляются дополнительные койки в коридорах. Едкие запахи йода, карболки, эфира. После ванной, обработки раны, с забинтованной ногой меня положили на свободную кровать в палату хирургического отделения.
Два больших квадратных окна с кремовыми драпировками. Под ними скатанная сверху штора из черной бумаги. Вдоль светлых с кафельной панелью стен пять кроватей. Возле них никелированные столики, накрытые белыми салфетками. За круглым столом двое моих товарищей по палате играют в домино с товарищами из соседней палаты. Двое других раненых - в гипсе, неподвижно лежат в постелях. Из черного круга репродуктора над дверью слышится тихая музыка.
В палату осторожно вошла в белом халате небольшая голубоглазая девушка.
- Добрый день! - ласково приветствует она больных.
- А-а! Настенька, здравствуй! - откликнулись ей из-за стола, не приостанавливая игры в домино.
Она подошла к моей кровати. Из баульчика стала выкладывать на столик приборы для бритья.
- Побреемся, товарищ больной, - с улыбкой обратилась она ко мне.
- Можно. Мы как-то перед боем с другом брились в землянке. Ох, как тогда мечтали побывать в московской парикмахерской у девушки с нежными руками.
Она осторожно помогла мне приподняться. Побрила, освежила цветочным одеколоном, пожелала здоровья и торопливо вышла, неслышно закрыв за собой дверь.
Молодой блондин с бледно-розовым лицом, старший лейтенант Николай Кузнецов ранен осколком в полость живота. Он больше находится в постели. Читает книги, которые приносят в палату.
Иногда для разминки, опираясь на тросточку, добирается до стола, играет в домино, чтобы отвлечься. Его сосед по койке, политрук Егор Сивницкий, постарше. Он прыгает на костылях, то и дело проводит рукой по рыжему боксу. Егор и Николай лечатся здесь уже более четырех месяцев.
Двое других, совсем юных младших лейтенантов, что в гипсе, ожидают со дня на день эвакуации в другой госпиталь для длительного лечения.
Резкая перемена обстановки, усталость клонят меня ко сну. Немного вздремнув, открываю глаза. У моей постели стоит пожилая женщина в медицинском халате с мягкими чертами приятного смуглого лица. Темные с проседью волосы забраны под белый берет. Это врач-хирург, она же начальник отделения Мария Алексеевна Веденская. Она внимательно прощупывает мой пульс.
- Как самочувствие?
- Вроде ничего.
- Нога беспокоит?
- Болит.
- Вам нужен покой, с постели никуда. Завтра осмотрю рану еще раз, решим, что делать. Пока не волнуйтесь. Крепче спите - это самое главное. Сон - лучшее лекарство, - по-матерински ласково говорит она и в то же время требовательно, как врач.
Первая ночь в московском госпитале. Тишина. Резкая боль в ноге. Пробивает пот, часто пью воду, утоляя жажду. Несколько томительных часов, и я заснул. А сон все о том же...
Передовая. Снежные траншеи. Кругом рвутся снаряды, ползут со стоном раненые. Появляется серый с черно-белыми крестами самолет. Огромная махина спускается все ниже и ниже. С воем пикирует. Стрельба...
- Ложись! - ору во все горло.
Просыпаюсь от собственного крика. Приподнимаюсь на локтях. Ничего не понимаю. Вглядываюсь в темноту палаты. Сердце гулко, учащенно стучит. Приходя в себя, слышу храп, стон соседей по койкам... В просвете приоткрытой двери стоит дежурная сестра. Она настороженно подходит к моей койке, склоняется надо мной:
- Что с вами?
- Дайте холодной, холодной воды, - едва выдавливаю хриплым голосом.
Сестра подносит стакан с водой. Дрожащей рукой принимаю стакан, с жадностью выпиваю. Но сна нет. Под утро вроде одолевает дремота. Только забылся, передо мной снова поле боя, движется темно-лиловый танк со свастикой. С металлическим лязгом, грохотом надвигается стальная машина на траншею. Вот-вот раздавит. Не выдержав, кричу: