Выйдя к ложбине, шедшие слева внезапно остановились. Наша цепочка изогнулась. Возле кустов ольхи - помятая трава, консервные банки, окурки сигарет. Все оказалось немецким. Валялись подмоченные листовки. Их мы подобрали и сдали военкому. Немцы-парашютисты здесь делали привал, но парашютов не видно.
- Бандиты шныряют где-то.
Рассвело. Сквозь стволы деревьев пробивался солнечный свет. Осмотр, или, как его называли, прочесывание, леса подходил к концу. Наша цепь то растягивалась, то сужалась. Край леса. Деревья с мелкими кустарниками. Косогор со скатом вниз, к ручейку. Тут мы и остановились. Перекур. Военком батальона Листратов сообщает о первых результатах осмотра в штаб полка. Освежились ключевой водой. Пыльной проселочной дорогой двигаемся обратно в расположение лагеря.
* * *
Группа ополченцев получает суточный отпуск. С радостным трепетом перед предстоящей встречей с родными отправляемся мы в Москву. В руках узелки с гражданскими костюмами. Киевский вокзал. Многолюдна и неспокойна привокзальная площадь. С трудом втискиваюсь в троллейбус. Остановка на Потылихе. Выхожу. Школа No74. Здесь формировался наш запасной полк. Сейчас возле школы безлюдно. Иду по аллее мимо бараков в сторону своего дома.
На площадке под наблюдением бабушек и мам играют детишки у песчаных горок. Мужчин не видно. Одни в армии, другие - на работе. Часть жильцов занята необычным, но сейчас нужным делом: на краю площадки, за тесовым забором, заканчивают рытье траншеи-укрытия.
Спешу к своим. Жена на кухне. Увидев меня, обрадовалась, повела в комнату. Дочурки сразу не узнали в военном обмундировании отца, а узнав, бросились ко мне.
Какое счастье быть дома, с семьей! Малышки взбираются ко мне на колени, примеряют пилотку с красной эмалевой звездочкой. Пилотка им велика, закрывает глаза, и это вызывает у них смех.
Наступили сумерки. Поужинали. И надо же было случиться такому, что мой приезд в Москву совпал с первым налетом на столицу вражеской авиации. Прозвучал сигнал воздушной тревоги. Раздались неспокойные гудки паровозов с Окружной, завыли сирены.
Дочки только заснули.
- Наверное, учебная, - неуверенно говорю я, пытаясь угадать, что там, за замаскированным черной бумагой окном.
- Нет, настоящая! - взволнованно говорит жена. - На днях была учебная, но сигнал ее звучал по-другому. Она заметалась по комнате, разбудила и стала собирать малюток. Вместе с бабушкой спешно вышли на улицу и направились в бомбоубежище, находившееся в соседней школе. Я остался возле дома. Вот по темному небу скользят лучи прожекторов. Из дома продолжают выходить жильцы, торопясь в убежище. Вот послышались резкие выстрелы, затем глухие разрывы. Все насторожились, прислушиваемся к непривычным звукам. К Москве прорвались фашистские пираты. Прожекторы усиленно нащупывают цели. Зенитные орудия бьют по фашистским самолетам.
- Бомбы, бомбы! - неистово закричали из толпы. Небо над Москвой озарилось заревом пожаров.
Пожилые и больные, матери с детьми укрывались в бомбоубежищах, в земляных щелях-траншеях, вырытых возле домов. Остальные находились на посту противовоздушной обороны. В брезентовых рукавицах, металлических касках бойцы ПВО ходили возле строений, по крышам и чердакам. Сбрасывали зажигалки, гасили их песком, спасали дома от пожаров.
Отбой был дан на рассвете. Толпы утомленных людей потянулись из убежищ. Многие несли на руках спящих детей, завернутых в одеяла и простыни.
Пять часов утра. Утомленные дети крепко спят. Жена, немного отдохнув, на всякий случай простилась со мной, поцеловала сонных малышек и ушла по школьным делам.
- К твоему отъезду постараюсь прибежать, - пообещала она.
То и дело смотрю на часы. Скоро надо быть на вокзале, - думаю я, не отходя от детских кроваток. Бабушка приготовила завтрак. Разбудить или подождать?.. Пора. Бужу детей. Они открывают сонные глаза, но никак еще не проснутся.
После завтрака мы возле дома.
Эля спрашивает:
- Папа, ты сейчас уедешь?
- Папа поедет бить фасыстов, - пролепетала Валя.
Пытаюсь улыбнуться. Дети прижались ко мне. Валя пухленькой ручонкой гладит по моему подбородку. Эля заправляет мои волосы под пилотку.
- Папа, убей фашистов и скорее приезжай к нам.
- И привези гостинцев, - добавляет Валя.
Получив наказ детей, я крепко прижал их к себе, горячо поцеловал...
В это время в воротах показалась жена.
- Еле успела, думала, не застану тебя, - запыхавшись, говорит она.
Я обнял ее, дочек, поцеловал и направился к троллейбусу, то и дело оглядываясь назад. Они махали мне вслед. Дети кричали:
- До свидания, до свидания, папа!..
Я останавливался, смотрел в их сторону. К горлу подступал комок, на глаза навертывались слезы. Молча помахал пилоткой и ускорил шаг. Увижу ли их еще?
- До свидания! - выкрикнул им в последний раз и скрылся за углом...
Я вернулся в расположение части.
Осиротело стоят шалаши-палатки. Ни души, кроме пожилого дневального.
- Роты на занятиях, товарищ политрук, - извещает он меня. Сдвигает на затылок непривычную для него пилотку, разглаживает русые усы. Не торопясь, свертывает козью ножку, закуривает, а потом березовым веником подметает дорожки.
Я спешу на полигон.
- Тремя патронами заряжай! - раздается команда. За ней следует щелканье затворов.
- Огонь! - и тут же групповой залп один, другой, третий.
Первая рота занимается на стрельбище. В стороне во второй роте занятия со станком по наводке винтовки.
Невдалеке, на поляне со скатом к реке, четвертая рота осваивает приемы штыкового боя.
- Коротким ударом - коли! - подает команду командир роты Иконников.
Один за другим подходят ополченцы к висевшему между двумя березами чучелу. Быстрым рывком всаживают в него штык винтовки. Ветви чучела издают хруст. У кого получается ловко, у кого неуклюже. У некоторых штык уходит по ствол и застревает в чучеле. Боец, обливаясь потом, дергает винтовку, чучело качается. Стоящие в стороне скрытно ухмыляются. Командир роты, взяв из рук бойца винтовку, несмотря на свою грузную фигуру, неожиданно для всех делает легкие и быстрые движения. Он ловко выбрасывает левую ногу и туловище вперед, четко производит укол в чучело, тут же выдергивает обратно винтовку и прикладом показывает удар. Проделав это несколько раз, Иконников с тяжелой одышкой возвращает винтовку бойцу, продолжая следить за действиями своих подчиненных.
Поработав на совесть, роты возвращаются с песнями в лагерь.
- Ну, погостил дома? - спрашивает меня Листратов.
- Да, Николай, погостил, - ответил я, по прежней привычке назвав его по имени. - Но по-настоящему не пришлось повидаться с семьей. Как стемнело, объявили воздушную тревогу.
- Да, нам бы не по лесу ходить, а уничтожать фашистскую гадину, рассуждали мы с Листратовым, следуя за ротами по пути в лагерь.
Поздний вечер. После ужина утомленные за день люди расходятся по палаткам. В каждом подразделении дежурит наряд. И... воздушная тревога. По сигналу все люди, кроме наряда, укрываются в земляных щелях.
- Налеты на Москву, а мы укрываемся в каких-то норах, словно в прятки играем, - слышатся ворчливые голоса. - Стыдно даже перед этими земляными стенами, - недовольные говорят ополченцы.
Лучи прожекторов, вонзившись в темную синеву неба, нащупывают в воздухе врага. Послышался глухой, далекий прерывистый гул самолета. Длинные пучки света то сходятся, то расходятся. Смыкаясь, они образуют световые клещи. Вот в центре скрещенных лучей появляется продолговатый блик.
- Смотри, смотри, поймали! - неистово кричит один из бойцов. - Заметался, зверюга!
Бликующий в лучах самолет противника взвивается вверх, мечется, снова спускается, пытаясь выбраться из световой ловушки.
Бьют зенитки. На соседнем поле падают сброшенные в беспорядке бомбы. Самолет освобождается от бомбового груза. Лучи прожекторов словно впиваются в него. Самолет в лучах оказался над расположением лагеря. Металлический свист и вой, затем... оглушительный взрыв в расположении нашей четвертой роты. Дрогнула земля, засвистели осколки. Прижавшись к земле, мы ожидаем еще взрыва. Но его не последовало.