— Надо было Гэндальфа дождаться, — посетовал Фродо. — А может, еще хуже было бы, — пробормотал он минуту спустя.
— Я не пойму! — рассердился Пиппин. — Ты только догадываешься о чем, или знаешь про этого всадника?
— Не знаю и знать не хочу, — ответил Фродо, правда не слишком уверенно.
— Ну и держи свои секреты при себе! — фыркнул Пиппин. — Что делать–то будем? Можно бы перекусить, да от твоих разговоров про вынюхивающих Верзил с невидимыми носами у меня аппетит пропал. По–моему, лучше убраться отсюда подальше.
— Да, надо идти, — согласился Фродо. — Только не по дороге, а то как бы он вернуться не вздумал или другой какой не наехал. Пошли, до Заскочья еще шагать и шагать.
Тени деревьев на траве истончились и вытянулись, когда они снова двинулись в путь. Теперь шли не по дороге, а рядом, на расстоянии броска камня. Это оказалось не так–то легко: густая трава путалась в ногах, подлесок быстро густел. Красное солнце мягко съехало за холмы, и вечер настал прежде, чем равнина кончилась и можно было снова выбраться на дорогу. Теперь она все забирала влево, ощутимо спускаясь к речной пойме. Немного погодя повстречалась тропинка, уходящая в древнюю дубраву на краю Залесья.
— Вот по ней и пойдем, — решил Фродо.
У самой развилки кстати оказалось огромное дерево. Жизнь в нем едва теплилась, и неудивительно: от ствола осталась лишь тонкая оболочка, а вся сердцевина представляла дупло, раскрытой щелью повернутое в сторону от дороги. Хоббиты протиснулись внутрь и с удобством устроились на мягкой подстилке из палых листьев и прелого дерева. Укрывище дало возможность спокойно отдохнуть и поесть. Однако переговаривались они тихо, время от времени чутко вслушиваясь.
Когда путники снова выбрались на тропинку, пали сумерки. Западный ветер вздыхал в высоких кронах. Перешептывались листья. Стало беспокойно, как часто бывает на лесных дорогах перед наступлением ночи. Быстро темнело. Меж деревьями на востоке зажглась звезда. Хоббиты шагали в ногу, это подбадривало, а чуть погодя, когда звезд на небе прибавилось и они заблестели ярче, тревога прошла, и хоббиты думать забыли о копытах и всадниках. То один, то другой принимался напевать (истинно хоббитская привычка — напевать при ходьбе, особенно если идешь к дому, а время — к полуночи). Обычно поют про ужин, про кровать, а тут вдруг Пиппин затянул прогулочную, хотя, конечно, про кровать и ужин в ней тоже было. Слова принадлежали Бильбо, а мотив был древний, как эти холмы. Фродо выучил песню давно, во время прогулок с дядей по долине Водьи и долгих разговоров о Приключении.
Пиппин еще дважды звонко пропел припев, но тут Фродо остановил его:
— Тише! Опять копыта!
Они вслушались, замерев на месте. Действительно, издалека доносился топот. Быстро и бесшумно они юркнули с тропинки в кусты и укрылись в густой тени дубов.
— Не забирайтесь далеко, — предупредил Фродо. — Я хочу посмотреть.
— Ладно, — согласился Пиппин. — Как бы только нас не унюхали.
Перестук копыт приближался. Убежище они выбрали не самое надежное, но другое искать было поздно. Сэм и Пиппин притаились за огромным замшелым стволом, а Фродо — немножко ближе к тропинке. Она едва серела в звездном свете, а луны не было. Внезапно наступила тишина. Фродо вгляделся и с трудом различил темный силуэт всадника. Он бы ничего не увидел, но фигура в седле медленно раскачивалась из стороны в сторону на более светлом фоне меж деревьев. Конь остановился как раз против того места, где хоббиты сошли с тропы. Сомнений не было! Фродо даже почудилось, что он слышит знакомое сопение. Тень соскользнула с коня! И вот уже, почти не различимая во мраке, крадется к ним!