После второй чеченской войны Романа перевели в центр специального назначения в Мещерино. Назначили в штаб офицером по боевой подготовке. И здесь впервые за долгие годы его душа обрела равновесие. Причем случилось это в самом неожиданном месте… на скотном дворе.
В центре было подсобное хозяйство. Выращивали овощи в теплицах. А еще держали коров, свиней, кур, прочую живность. Отвечали за это тыловики. Роман стал частенько наведываться туда, помогать. Неожиданно для себя втянулся. Вскоре его стали называть (сначала в шутку, а потом и всерьез) нештатным ответственным за скотный двор.
Например, был в их хозяйстве один бык, который признавал только Романа. Когда Тюничев уезжал в отпуск, это становилось большой проблемой для всего центра, так как бык лютовал и никого к себе не подпускал.
А еще Роман как-то решил разводить кроликов в земляном погребе. Кролики нарыли себе там ям и попрятались. Поэтому, когда кто-нибудь хотел полакомиться крольчатиной, то шел в погреб, как на охоту: ставил на зверьков петли.
Заботясь о животных, Тюничев вдруг почувствовал совершенно новый полет души. Раньше она летала, как пуля. Но этот полет был похож на выстрел (и длился, пока пуля летела до цели). Теперь же душа парила в невесомости где-то высоко за облаками. А сердце трепыхалось в груди, словно птица.
Со временем история, случившаяся в Оренбурге, стала забываться. Будто и не было ее вовсе. Ведь с тех пор столько всего произошло в его жизни…
— М-да, кто бы мог подумать, что это Генка, — задумчиво произнес Роман.
— А вы точно уверены, что он убил? — спросил Опарин.
— Кто же еще? — Рыжий полковник разлил по стаканам джин. — Он же признался. Сам посуди, Сергей: там на допросе присутствовал человек из нашей конторы. Разве он бы позволил чему-то идти не так? В нашей конторе, слава богу, своих уважают.
— Вот ты мне только не рассказывай сказочки про то, как в нашей конторе своих уважают! — с насмешкой отмахнулся Опарин. — Я прекрасно знаю, как у нас относятся к своим…
В молодости лейтенант Опарин действительно считал контору своеобразным братством посвященных. Поэтому очень удивлялся, когда встречал разобщенность, дрязги и формализм по отношению к своим. Лишь перебравшись в центральный аппарат, понял — таковы высшие соображения. Ведь обитатели вершин власти не заинтересованы в монолитности конторы. Это было бы слишком опасно для самих обитателей вершин. Потому «корпоративная солидарность» — это бранное слово в органах.
— Но ведь экспертиза на него показала, — сказал Тюничев, глядя куда-то вдаль.
— Вам же популярно объяснили, чего стоит эта экспертиза! — недовольно воскликнул Опарин.
— Так-то оно так, — с сомнением протянул рыжий полковник. — Но пойми, там очень все непросто. Ты даже не представляешь…
Полковник говорил с натугой. Потом вдруг махнул рукой и предложил:
— Давай лучше еще по одной.
Опарин опрокинул очередную рюмку с джином «Гордон драй». Еловый запах, коснувшийся было носа, резко бросился вниз, увлекаемый жидкостью. Она обожгла вкусовые рецепторы языка, словно предупреждая человека, чтоб в следующий раз не торопился, и теплым потоком ринулась внутрь. Без остановки проскочила грудь и разлила приятное тепло в желудке. Над мангалом, стоявшим рядом, поднимался дымок. Опарин сидел, откинувшись назад и опершись на руки. Голова его расслабленно шумела, джин впитывался в кровь и отправлялся в путешествие по всему телу.
— Мать вашу, мужики… — У него вдруг обострились разом все чувства. Глаза словно впервые увидели, как сочно зеленеет трава, какая невинная белизна у берез. Мимо с деловым жужжанием проносились шмели. Комарики, как маленькие разбойники, прятались в листве и ждали своего часа. На фоне этого показалось мышиной возней все то, чем он занимался в пропахшей гарью, бестолково шумящей Москве. — Какие вы м…ки! — В голове Опарина пронеслись воспоминания: разве об этом он мечтал, когда устраивался в КГБ сто лет назад? Он хотел служить государству! Нет, не государству — Отечеству! Думал, что именно в органах госбезопасности он будет нужен и полезен Родине. И в кого превратился тот мечтательный лейтенант? В сытого и чуть пьяного полковника, который непринужденно за шашлыком решает судьбу приговоренного к смерти. — Ладно, здесь в Москве никому нет до него дела! Но вы-то с ним служили! — Сергей покачал головой. — И вам ведь, ед-рить вашу мать, абсолютно наплевать: виновен он, не виновен. Признался — и хрен с ним! Главное, чтобы личная задница в тепле была. А Куравлев перебьется!