— Может, это не он? — засомневался Ветров.
— Он, точно он. — Трегубец улыбнулся. — Когда Бульдозерист только к нам пришел, то сначала требовал переводчика. Мол, русского языка не знаю, что вы хотите — не понимаю. Мы докладываем генералу — начальнику УИН области, — а тот приказывает: чтобы к утру русский язык выучил! Через три часа перезванивает: ну как продвигаются дела? Мы: отлично, уже проходим спряжения! У нас хорошие преподаватели…
Трегубец покосился на младшего лейтенанта, заботливо придерживавшего дубинку, что висела у него на поясе.
— Верю, — искренне ответил Ветров.
Он заглянул в глазок. Увидел куб с голыми стенами. Привинченные к полу кровати аккуратно заправлены. Два клона — именно клона, потому что в этих человеческих фигурках в черных робах было что-то нереальное, — ходили взад-вперед по камере. Движения механические, словно у заводных кукол. Третий сидел и что-то читал, не шелохнувшись.
Сердце Ветрова сжалось. Ему показалось, что он заглянул в склеп. Заключенные походили на оживших покойников, коротающих загробные дни в скуке…
Андрей в ужасе отпрянул от двери. Офицеры насторожились: может, в камере что-то не так? Младший лейтенант приник к глазку: нет, вроде все в порядке. Он посмотрел на Трегубца и растерянно пожал плечами. Мол, ничего странного, не понимаю, что взволновало журналиста?
Для офицеров это был привычный мир. Сюда они ходили на работу. Быть может, не на самую веселую работу. Но не всем же быть журналистами…
— Мы пойдем к Куравлеву в камеру? — спросил Ветров.
— Нет, зачем же. — Трегубец рассмеялся. — У нас есть специально отведенное место для свиданий.
«В таком месте улыбки выглядят неестественно, — подумал Ветров. — Тем более улыбки охранников, это как сценка из кошмарного сна. Или из фильма Дэвида Линча. Малхолланд Драйв — чистейшей воды».
Трегубец заметил взгляд Ветрова, брошенный на него исподлобья, и огорчился: «Он — точно гондон. Вынюхивает что-то. Морщится. Все ему не нравится. Ну давай выпустим этих чудовищ на волю, кому-то станет легче?»
— Ведите меня. — Ветрову захотелось мрачно пошутить, спросить: надо ли ему заложить руку за спину? Но он не стал.
Они вернулись в начало коридора. Здесь одна дверь отличалась от остальных. Она была белой и деревянной. Младший лейтенант открыл ее и пропустил вперед подполковника и журналиста.
Ветрову показалось, что если долго находиться в этой комнате, то можно сдвинуться. Ярко-салатовые стены, коричневый пол и черная табуретка (точнее, четыре торчащие из пола ножки, сверху соединенные планками) давили на психику. При этом вокруг ни пылинки. Стерильность, как в операционной.
— Присаживайтесь, — пригласил Трегубец.
В центре стоял длинный дощатый стол. Вдоль стен — деревянные стулья.
— Спасибо. — Ветров придвинул один из стульев к столу. Сел. Стал смотреть на дверь. Подполковник присел возле стены.
— Приведите Куравлева! — крикнул он.
Тюрьма словно ожила, зашевелилась. Заскрипели петли, зазвенели решетки, защелкали замки. Через несколько минут в коридоре послышался топот.
До этого Ветров считал, что уже многое повидал. Он был на войне. Видел отрезанные головы на базе, освобожденной от боевиков. Слышал в эфире, как истошно просил подмоги смертельно раненный радист. Что может быть страшнее криков умирающего человека?
Поэтому Ветров думал, что его не так-то легко поразить по-настоящему. Но увиденное пробрало до косточек: в комнату втащили человека. Дюжие парни в камуфляже согнули арестанта, как говорится, в три погибели. Руки заломили вверх. Бритая голова почти волочилась по полу.
Отточенными движениями конвоиры водрузили арестанта на табуретку (плюхнули, словно мешок). И тут же хрястнули наручники, приковавшие узника к сиденью.
— Осужденный Куравлев Геннадий Захарович, осужден 23 июля 1999 года к пожизненному заключению приговором военного суда Приволжского военного округа по статьям… — на автомате затараторил арестант. Полный доклад с перечислением всех статей и прочего звучал долго и нудно. Куравлев прокричал его механически, словно робот. — Здравствуйте, гражданин начальник, — закончил он. Стеклянные глаза уставились в стол.
— Здравствуй, Куравлев, — властным голосом произнес Трегубец. — Ты писал письмо в газету? Вот приехал корреспондент из Москвы для встречи с тобой. Можешь рассказать ему все, что хочешь.