Маленькая натурщица решительно замотала головой.
- Нет, ни за что!
- Почему же все-таки - нет? Жизнь, которую вы теперь ведете, для вас совсем не подходящая.
Девушка снова взглянула на него украдкой, потом сказала угрюмо:
- Я не могу туда вернуться.
- Почему? Ваши родные плохо к вам относятся?
Она покраснела.
- Нет, просто я не хочу туда ехать. - Поняв по выражению лица Хилери, что деликатность запрещает ему продолжать расспросы, она оживилась: - Старый джентльмен говорит, что работа у него даст мне независимость.
- Ну что ж, - ответил ей Хилери, пожав плечами. - Тогда вам, пожалуй, следует принять его предложение.
Она шла по дорожке от дома и то и дело оборачивалась, словно хотела еще раз выразить свою благодарность.
Когда Хилери немного погодя оторвался от рукописи и посмотрел в окно, девушка все еще не ушла: она стояла возле палисадника и смотрела сквозь кусты сирени на дом, и вдруг легонько подпрыгнула, словно ребенок, которого отпустили из школы. Хилери встал взволнованный. Этот ребяческий жест осветил, как луч фонаря, чужую, неизвестную для него жизнь. Он остро почувствовал, как одинока эта девочка - без денег, без друзей, одна в огромном городе.
Прошли январь, февраль и март, и осе это время маленькая натурщица ежедневно приходила писать под диктовку "Книгу о всемирном братстве".
В комнату мистера Стоуна - он настоял на том, чтобы самому ее оплачивать, - никто из слуг никогда не входил. Она была на нижнем этаже, и всякий, кто между четырьмя и шестью часами вечера проходил мимо ее двери, мог слышать, как старик медленно диктует, время от времени останавливаясь, чтобы произнести какое-нибудь слово по буквам. Эти два часа, как видно, посвящались переписке набело всего того, что он успевал сделать за предыдущие семь часов.
В пять часов за дверью неизменно слышался стук посуды и раздавался голосок маленькой натурщицы - ровный, негромкий, деловитый - как всегда, она делала какие-то незначительные замечания, - а затем и голос мистера Стоуна, который тоже делал замечания, явно не имевшие никакой связи с тем, что говорила его юная приятельница. Однажды, когда дверь случайно оказалась открытой, Хилери услышал следующий разговор:
Маленькая натурщица: Мистер Крид говорит, что прежде он был лакеем. У него ужасно некрасивый нос.
(Пауза.)
Мистер Стоун: В те дни люди были поглощены самосозерцанием. Их дела и занятия казались им столь важными...
Маленькая натурщица: Мистер Крид говорит, что все его сбережения ушли на докторов.
Mистер Стоун: ...но это было не так.
Маленькая натурщица: Мистер Крид говорит, что его с детства приучали ходить в церковь.
Мистер Стоун (неожиданно): С семисотого года нашей эры не существует церкви, в которую стоило бы ходить.
Маленькая натурщица: Да он и не ходит.
Заглянув в дверь, Хилери увидел девушку: пальцами, перепачканными в чернилах, она держала кусок хлеба с маслом; губы у нее были полураскрыты, она готовилась откусить, - а глаза с любопытством устремлены на мистера Стоуна; а он держал в прозрачной руке чайную чашку, и неподвижный взгляд его уходил куда-то в пространство.
Однажды, уже в апреле, мистер Стоун, как обычно, еще издали возвестив о своем приближении запахами твида и печеного картофеля, в пять часов появился в дверях кабинета Хилери.
- Она не пришла, - сказал он
Хилери положил перо на стол
Это был первый по-настоящему весенний день, и он спросил:
- В таком случае, быть может, вы бы согласились разделить со мной прогулку, сэр?
- Да, - ответил мистер Стоун.
Они отправились в Кенсингтонский сад. Хилери шел, чуть опустив голову, а мистер Стоун - обратив взгляд к своим далеким мыслям и выставив вперед седую бородку.
Звезды крокусов и бледно-желтых нарциссов сверкали на своих зеленых небосводах. Почти на каждом дереве ворковал голубь, на каждом кусте распевал свою песню дрозд. А на дорожках гуляли младенцы в колясочках. Здесь был их рай, и сюда они являлись ежедневно, чтобы с безопасного расстояния смотреть на маленьких перепачканных девчурок, которые сидели на траве и нянчили своих таких же перепачканных братишек, а также слушать бесконечную болтовню уличной детворы и учиться решать проблему неимущих классов. Младенцы сидели в колясочках и задумчиво сосали резиновые соски. Впереди колясок бежали собаки, позади шли няньки.
Среди деревьев реял дух Цвета, окутывая их коричневато-лиловой дымкой; солнце садилось, окрашивая небо в шафран. Стоял один из тех дней, что вызывают в сердце томление, - так же, как луна томит сердца детей.
Мистер Стоун и Хилери сели на скамью у дороги.
- Вязы.... неизвестно, с какого времени они приняли вот эту свою форму, - проговорил мистер Стоун. - У них у всех одна общая душа, так же как и у людей.
Он умолк, а Хилери с беспокойством огляделся по сторонам. Но они были на скамье одни. Мистер Стоун снова заговорил:
- Их форма и равновесие - это и есть их единая душа, они сохраняют ее неизменной от века к веку. Ради этого они и живут. В те дни... - голос его стал глуше, он просто забыл, что он не один - ...когда у людей еще не было общих представлений, им следовало бы брать пример с деревьев. Вместо того, чтобы пестовать множество маленьких душ, питая их различными теориями о загробной жизни, им бы следовало заниматься усовершенствованием существующих форм, и таким образом сделать более достойной единую, всеобщую человеческую душу.
- Кажется, вязы всегда считались неподатливыми деревьями, - заметил Хилери.
Мистер Стоун повернул голову и, увидев рядом с собой зятя, спросил:
- Вы, кажется, что-то сказали мне?
- Да, сэр.
Мистер Стоун продолжал задумчиво:
- Быть может, пройдемся?
Они встали со скамьи и возобновили прогулку... Маленькая натурщица сама объяснила Хилери, почему она не пришла в тот день.
- Мне надо было кое с кем встретиться, - сказала она.
- Предлагали еще работу?
- Да, друг мистера Френча.
- Кто же именно?
- Мистер Леннард. Он скульптор, у него есть студня в Челси. Он хочет, чтобы я ему позировала.
- Ах, так!
Она глянула украдкой на Хилери и повесила голову. Хилери отвернулся к окну.
- Надеюсь, вы понимаете, что значит позировать скульптору?
За его спиной прозвучал голос маленькой натурщицы, как всегда трезво-деловитый:
- Он сказал, что у меня как раз такая фигура, какая ему требуется.
Хилери все стоял, уставившись в окно.
- Мне казалось, вы не хотели позировать обнаженной.
- Я не желаю всю жизнь оставаться нищей. Неожиданный ответ и странный тон его заставили
Хилери обернуться.
Девушка стояла в полосе солнечного света: ее бледные щеки покрылись румянцем, бледные полураскрытые губы порозовели, глаза в оправе коротких черных ресниц были широко раскрыты и глядели мятежно, округлая юная грудь вздымалась, как после долгого бега.
- Я не хочу всю жизнь только и делать, что писать под диктовку.
- Ну что ж...
- Мистер Даллисон, я не хотела... это я только так сказала, право же! Я буду делать только то, что вы мне велите, да, да!
Хилери глядел на нее критическим, недоверчивым взглядом, будто спрашивал: "Что ты такое? Подлинно редкое издание или же...?" - точно таким взглядом, каким уже смутил ее однажды.
Наконец он сказал:
- Поступайте так, как считаете нужным. Я никогда никому не даю советов.
- Я же знаю, что вы не хотите, чтобы я позировала скульптору, а раз вы не хотите, значит, и мне не хочется, я даже рада отказаться.
Хилери улыбнулся.
- Вам разве не нравится работать у мистера Стоуна?
Маленькая натурщица сделала гримаску.
- Мистер Стоун мне нравится: такой смешной старичок.
- Да, это общее мнение, - ответил Хилери, - но, видите ли, мистер Стоун считает, что это не од, а мы смешные.
Маленькая натурщица тоже слегка улыбнулась. Полоса солнечного света тянулась теперь позади нее - девушка стояла на фоне миллиона плавающих в воздухе золотых пылинок, и на мгновение Хилери почудилось: это юная Тень Весны, ожидающая, что принесет ей грядущий год.