— Рассуждает, как дворянин, — сказал архиепископ. — Все они, когда приезжают к нам, принимаются жаловаться на латынь. Однако надо признать, что ты, невзирая на свое нежелание, оказался способнее многих.
— Я согласен с вами, — буркнул отец Данкена. — Мы прекрасно обходимся без всякой латыни. Вы там, в монастыре, просто морочите ребятам головы.
— Возможно, — проговорил архиепископ, — возможно, однако ничему иному мы научить не можем: ни как правильно сидеть на лошади, ни умению владеть клинком или обхаживать девиц.
— Забудем, ваша светлость. Чем подначивать друг друга, давайте лучше займемся делом. Слушай внимательно, сынок. Это напрямую касается тебя.
— Понимаю, сэр, — отозвался Данкен. Он дождался, пока сядут старшие, и лишь тогда сел сам.
— Кто скажет ему, Дуглас? — спросил прелат, поглядев на лорда Стэндиша.
— Вы, ваша светлость. Вам известно больше моего. К тому же у вас и язык подвешен что надо.
Архиепископ откинулся на спинку кресла и скрестил пухлые пальцы рук на своем округлом животике.
— Два года тому назад или около того, — начал он, — твой отец принес мне манускрипт, который обнаружил, разбираясь в фамильных бумагах.
— Там накопилось столько хлама, — подал голос отец Данкена, — что я не выдержал. Ценные документы лежали вперемешку с теми, которые давным-давно следовало выкинуть. Старые письма, записи, дарственные акты были как попало понапиханы в коробки и завалены совершенно посторонними предметами. Разборка продолжается до сих пор. Временами попадается такое, что приводит меня в полнейшее замешательство.
— Он принес манускрипт мне, — пояснил архиепископ, — поскольку тот был написан на неведомом языке. Твой отец не знал этого языка, что ничуть не удивительно, ибо таковым знанием могут похвастаться лишь немногие.
— Выяснилось, что язык манускрипта — арамейский, — прибавил лорд Стэндиш, — тот самый, на котором, как меня уверяли, говорил Иисус.
Данкен пребывал в растерянности. «Что происходит? — спрашивал он себя. — К чему они клонят? И при чем здесь я?»
— Ты гадаешь, зачем мы позвали тебя, — произнес архиепископ.
— Да, ваша милость.
— Подожди, скоро узнаешь.
— Может, не стоит? — пробормотал Данкен.
— Нашей монастырской братии, — продолжал старец, — манускрипт доставил немало хлопот. Арамейский оказался знакомым только двоим, да и то один, как мне кажется, больше похвалялся, нежели и вправду знал. Так или иначе, мы сумели прочесть документ, однако вся беда в том, что нам неизвестно, настоящий он или поддельный. По форме он напоминает дневник, посвященный пастырству Иисуса. Не то чтобы события излагались в нем день за днем, нет; он изобилует пропусками, хотя при последующем изложении всегда упоминается, что с момента окончания предыдущей записи случилось то-то и то-то. Судя по стилю, можно предположить, что автор жил в те времена и являлся очевидцем событий. Он не обязательно входил в число приближенных Иисуса, но сопровождал его. В тексте не содержится ни намека на то, кем он был в действительности. Он тщательно избегает упоминать об этом. — Архиепископ сделал паузу и пристально посмотрел на Данкена. — Ты, должно быть, понимаешь, каково значение манускрипта, если только он не поддельный?
— Конечно, — откликнулся Данкен. — Ведь благодаря ему мы узнаем, как проходило пастырство Господа нашего Иисуса Христа.
— Все не так просто, сынок, — вмешался Стэндиш-старший. — Это первое свидетельство очевидца, первое доказательство того, что когда-то на свете и впрямь существовал человек по имени Иисус.
— Но я не… не…
— Уста твоего отца изрекли истину, — провозгласил церковник. — Если не принимать в расчет манускрипт, у нас нет никаких доказательств того, что Иисус — лицо историческое. Имеется, правда, ряд отрывочных сведений, все они вызывают сомнение, наводя на мысль, что здесь либо откровенный подлог, либо позднейшие вставки — возможно, дело рук монахов-переписчиков, которые позволили рвению возобладать над честностью. Мы, те, кто верует, не нуждаемся в доказательствах; Святая Церковь не сомневается в личности Иисуса. Однако наше убеждение зиждется на вере, а никак не на доказательствах. Мы не рассуждаем об этом во всеуслышание, ибо нас со всех сторон окружают неверующие и язычники; делиться с ними своими соображениями означало бы утратить мудрость. Лично нам свидетельство манускрипта, если ему, конечно, можно доверять, ни к чему, но Церковь сможет использовать его для привлечения к себе тех, кто еще не уверовал в Господа.