Погоня тоже достигла границы песков: среди дюн зашелся от лая пес, лошадь под всадником истерически захрапела. Не нащупав передними копытами дна, она провалилась в песок — по самую грудь. Обезумевшее от ужаса животное отчаянно взбрыкивало, запрокидывало голову, не слушалась повода, но только погружалось все глубже и глубже и пыталось избавиться от лишнего груза, сбросив седока. Спутники рыцаря соскочили с седел, поспешили к нему на выручку, но тяжелые доспехи увлекали их одного за другим в зыбкую толщу песков, к неминуемой смерти.
Кавалер, увязший до пояса, вскинул боевой топор, намереваясь запустить вслед юношам, успевшим добраться до полосы прибоя, и беспечно вскочить на ноги. Но один из них успел зарядить арбалет и выстрелить — стрела с черным оперением проткнула горло врага, его тело медленно погрузилось в зыбучий песок.
Лучше было спрятать это в лесу…
Мы не можем! Мы поклялись отдать это в руки мейстеру Ордена и доложить ему о мятеже — слишком рискованно доверять великую тайну пергаменту и чернилам…
Они взялись за руки и смотрели на море, и надежда их таяла вместе с вечерними облаками: водная гладь тянулась далеко за горизонт, не было на ней ни одной шлюпки, ни одного паруса, ни самой жалкой рыбацкой фелюги. Зато единственный уцелевший наемник вскочил на коня и поскакал прочь, в свой лагерь у стен полыхающей крепости, чтобы вернуться с подкреплением, вооруженным знанием о зыбучих песках — ловушке, подстроенной у берега самим Провидением.
Солнце клонилось к воде, как усталый путник.
Что же нам делать? Нельзя оставаться здесь слишком долго, начинается прилив. Если мы утонем, никто ничего не узнает…
Надо попросить помощи!
У кого?
У него…
Он спит, он не слышит нас! Кому из живущих под силу разбудить его?
Нам! Мы оба слышим его, мы вместе можем попробовать…
Юноши опустились на колени прямо в прибывающую воду, склонились над ларцом, ветер смешал их локоны — темные и золотые, трепещущими пальцами откинули они кедровую крышку, прижали ладони к великой святыне и, смежив веки, предались молитвам. Небесные светила остановили свой ход, и время замерло в ожидании.
Когда пажи вновь решились понять веки, от горизонта к берегу плыли во множестве корабли под парусами дивной белизны, легкими, как лепестки белых роз на гербах Йорков, увенчанными алым орденским крестом. Скоро шлюпка доставила их на борт, и теперь они стояли на палубе и смотрели, как по мановению десницы мессира, увенчанной перстнем с орденской печатью в виде «Адамовой головы», рыцари грузятся в лодки, а затем высаживаются в бухте. Теперь у стен аббатства разворачивалась новая битва: лихая военная удача заставила наемников разбежаться, а бунтовщики, порочившие знамена Ланкастеров, сдались и выдали зачинщиков мятежа.
Отступники проливали слезы раскаяния на городской площади, молили судей о снисхождении и последней милости — умереть без мук, быть казненными через отсечение головы, как подобает людям благородного звания! Только из гордой груди сира Колдингейма палач не исторг покаянной молитвы. Его протащили по всем городским мостовым, привязав к конскому хвосту, а потом вздернули на высоком мощном дереве, «удавив веревкой за шею до самой смерти…», как и записано в приговоре. Тело его качалось на ветвях, терзаемое воронами и стервятниками, а голова всякий раз сама собой разворачивалась лицом к старому языческому капищу. Затем останки предали огню.
Очистительный костер полыхал у стен аббатства в тот самый день, когда юных пажей его милости возводили в рыцарское достоинство. Сам великий мейстер братства принял их обеты и позволил на прощание коснуться кедрового ларца с великой реликвией, прежде чем его погрузят на корабль.
Юные сэры побежали провожать судно, остановились у самой кромки зыбучих песков и смотрели ему вслед, пока верхушки мачт не скрылись за горизонтом.
XXVI
Его увезут в далекую землю, за высокие горы, и надежно спрячут. Никто не будет знать, где он, никто не вспомнит о нем до той поры, пока не покончат с мятежом везде и повсеместно, пока не накажут всех братьев, тайно вернувшихся в старую веру, пока красная и белая роза не совместятся в одном гербе и великое братство не соединится вновь, только тогда он явится миру и засияет в великой славе!..