Разговоры стали какими-то вялыми, банальными, велись вполголоса и часто неожиданно прерывались без видимой к тому причины…
Чем бы ни было это вызвано, солариане не могли или не хотели разделить это с Палмером. Между ними вставала стена непонимания, и любая инициатива с его стороны преодолеть эту стену натыкалась на вежливые уклончивые ответы.
По известным только им причинам солариане старались что-то скрыть от него.
“Ладно, — подумал он, входя в кают-компанию, — что бы это ни было, ждать осталось недолго. До Земли не более дня полета.”
Стоя у дверей, Джей обвел взглядом помещение. Свет был приглушен, и в зале царил приятный полумрак. Макс и Линда, эта, ставшее в последнее время совершенно неразлучной, пара, сидели на канапе и, по обыкновению, были поглощены своим телепатическим общением. Фран с рассеянным видом листала книгу. Робин стояла рядом с музыкальным центром. Увидев Палмера, она приглашающе кивнула ему головой, включила и села на диван. Палмер пристроился рядом.
Он уже было раскрыл рот, собираясь сказать какую-то банальность, когда раздались первые такты музыки. Звуки не походили ни на что слышанное им ранее. Мелодия быстро переходила от одной темы к другой, перескакивала с одного ритма на другой, без конца меняя стиль. Даже инструменты чередовались в неясной последовательности: сначала звучали обычные струнные, из которых затем остались лишь гитара и банд, потом они внезапно сменились простыми тамбурами с последовавшей следом всей группы ударных, затем вновь флейты и тамбуры, и еще какие-то совершенно незнакомые инструменты.
Тембр, настроение, тональность отдельных частей произведения варьировались каждые несколько секунд. То мощно звучал симфонический оркестр, то эту же мелодию подхватывали народные ансамбли, которые внезапно передавали эстафету духовым или электронным инструментам. Однако удивительное единство сливало все столь различные элементы в один гармоничный ансамбль.
— Что это? — удивленно спросил Джей, поворачиваясь к Робин. Но та, полностью поглощенная музыкой, глядела перед собой отсутствующим взором.
— Робин, — вновь позвал он. — Робин, что это за произведение?
Наконец она медленно подняла на него глаза, как бы с трудом возвращаясь из того мира, в котором только что парила душой.
— Это совсем новая композиция. Она была написана всего за несколько месяцев до нашего отлета. Называется “Песня Земли”.
Музыка продолжалась, и Палмер понемногу стал понимать ее. Композитор, следуя какой-то личной прихоти, захотел собрать в единое произведение всю музыку древней планеты, музыку всех времен и народов, аранжировать ее в единый калейдоскоп, заключающий в себе все музыкальное наследие Земли. И, кажется, ему это удалось. В то время как нервные и меняющиеся, подобно испуганному хамелеону, звуки музыки облетали зал, Фран Шаннон отложила книгу в сторону, села за синтезатор запахов и стала играть, стараясь гармонизировать наплывающие запахи с мелодией. Аккорды запахов следовали за изменчивым, меняющимся ритмом музыки, и все сплеталось в какую-то фантастическую сагу звуков и запахов, рассказывающую о бесчисленном множестве культур, рас и народов, которые объединяла общая Родина — Земля.
Палмер никогда не был большим поклонником симфонической музыки или обонятельных симфоний, но сейчас он невольно поддался очарованию обволакивающей, уносящей куда-то в мир звуков и запахов гармонии. Флейты и дубовая роща… волынки и вереск… гитары и кастаньеты, и запах чеснока и шафрана, — вариации продолжались, все более убыстряя свой темп. Звуки и запахи теперь бросались друг на друга, сплетались, чтобы через мгновение разделиться, а затем слиться вновь.
Палмер посмотрел на Макса и Линду. Прервав свой безмолвный разговор, они, казалось, впитывали в себя радостные звуки и запахи Земли, ощущения, пробужденные к жизни многими тысячелетиями истории и тысячами культур, наследие более богатое и разнообразное, чем могли предложить смешанные культуры всех планет Конфедерации. Но выражение их лиц никак не совпадало с искристыми, жизнерадостными аккордами музыки и запахов. Они сидели с крепко сжатыми губами и глазами, полными непролитых слез…