Следуя по рельсам метро, проходящих между бывшими станциями 135-й и 125-й Улиц в обволакивающей тьме, которую время от времени разрезал только тонкий лучик карманного фонарика, Борис Джонсон с удовольствием смаковал один из тех редких моментов общего расслабления. Ведь этот подземный город, как и все аналогичные норы, которые человек прорыл под Чикаго, Бей-Сиги, Большим Лондоном, Парижем, Моеквой, Ленинградом и десятками других городов, был единственным шансом Демократической Лиги. Ведь наверху простиралось царство тотальной полицейской слежки, Стражников, Глаз и Лучей, проверок личности и т. д. И когда на поверхности становилось совсем уж плохо, всегда можно было найти убежище в этом подземном мире. Здесь в полной безопасности прятали оружие, проводили собрания, делали фальшивые документы. Совет Гегемонии был, естественно, в курсе, однако не представлялось возможным замуровать мириады забытых проходов, установить Глаза и Лучи в каждом из этих коридоров, которые тянулись под каждым большим городом, послать патрули в каждый туннель. Нельзя было также взорвать их, так как это вызвало бы разрушение находящихся над ними городов, которые рассыпались бы как карточные домики…
Как и сама Лига, эти подземные лабиринты не представляли такой уж большой опасности, которая могла бы оправдать невероятную цену их исчезновения, и именно на этом исключительно экономическом расчете и покоилась их относительная безопасность, которой пользовались подпольщики.
В данный момент Джонсон подходил к станции 125-й Улицы. Впереди он заметил сноп лучей карманных фонариков, рассекавших тьму: остальные уже прибыли. По лестнице с проржавевшими перилами и выкрошившимися ступеньками он поднялся на платформу, заваленную всевозможными обломками — сгнившими деревянными креслами, изломанными билетными автоматами, разбитыми и искореженными асфальтовыми плитами.
Спотыкаясь в этой рухляди, он приблизился к людям, сидевшим на ступеньках лестницы, ведущей к поверхности. Прежний вход был, естественно, замурован и покрыт газоном, но Лига оборудовала старательно замаскированный люк, через который можно было пробраться в темные подземелья под сверкающим городом.
Итак, тут собралось двенадцать мужчин, черты лица которых были едва заметны при слабом свете их карманных фонариков: десять руководителей нью-йоркского отделения и двое приезжих.
Лайман Ри — бледный призрак, который уже пять лет не появлялся на поверхности, совершив немыслимое преступление: он убил Стражника на глазах целой толпы Опекаемых. Он был альбиносом с кожей цвета слоновой кости и розоватыми глазами и был обречен теперь на пожизненное захоронение — белый червь, человек-крот… Другие агенты жили, как и он, в потемках метрополитена, однако никто из них не провел тут больше времени, чем он, никто не мог похвалиться таким же совершенным знанием всех закоулков. Ри и был предводителем этого отделения фантомов, которое заселяло забытое чрево Большого Нью-Йорка.
Джонсон улыбнулся, заметив двенадцатого члена, который был никем иным, как Аркадием Дунтовым, его правой рукой и ближайшим другом — человеком заурядным и с такой поразительной внешностью, что он даже не фигурировал в списке Врагов Гегемонии. Однако именно он и снабжал Лигу самой интересной информацией, предлагал самые невероятные планы (однако выполнимые!), как будто у него был доступ к какому-то таинственному, источнику знаний, о существовании которого у него в голове трудно было подозревать, учитывая его мыслительные способности. Джонсону никак не удавалось разгадать тайну этого малого, русского по происхождению, круглолицего и рыжеволосого. Однако он по праву ценил его как одного из самых ценных агентов Лиги.
Начались поклоны и приветствия, когда Джонсон влился в их компанию и уселся на пыльных ступеньках.
С угрюмым видом он сразу же приступил к делу:
— Думаю, всем вам известны последствия нашей операции на Марсе?
— Телевидение и газеты единодушно обвиняют Братство, — сказал Лаки Форман, на темном лице которого застыло выражение растерянности, превратившее это лицо в маску из эбена. — Что же произошло, Борис?