Да, солариане повели себя как последние негодяи, став самыми гнусными из предателей в истории Человечества, но они же люди. Поэтому, несмотря на всю мерзость и гадость, на всю ненависть, разделяющую их, они вполне могли стать последними человеческими существами, которые останутся с ним до последнего момента его жизни.
В дверь постучали.
— А пошли вы…
Тогда постучали настойчивее.
— Уходите. Идите к черту!
Джей понимал, что позже ему придется взглянуть им в глаза, но не сейчас. Не сейчас, когда ярость и гнев переполняют его, когда он хочет остаться один с горячим пеплом рухнувшей Вселенной, один со своими слезами, оплакивая себя. Землю и все Человечество!
— Это я, — послышался из-за двери голос Робин.
Ну да, конечно, кто же еще, Человек, которого бы он хотел видеть меньше всего на свете, которого больше всего ненавидел, за исключением, пожалуй, лишь Линго, и единственного, кого он не мог просто так взять и послать к черту.
— Ладно, входите, — проворчал он.
Робин ногой открыла дверь и осталась стоять в проеме, смотря на Палмера с непереносимым состраданием и держа по наполненному бокалу в каждой руке.
— Рауль приготовил для нас парочку “Суперновых”, — мягко произнесла она, присаживаясь на край кровати рядом с Палмером. — Выпейте, сразу станет гораздо лучше, — и она протянула ему бокал, наполненный голубой прозрачной жидкостью.
— Откуда я знаю, может быть, это яд, — все так же недовольно пробурчал Джей, недоверчиво глядя на жидкость, в глубине которой при встряхивании изредка возникали как бы жемчужные искорки света.
— Не будьте ребенком. Джей, — Робин была терпелива. — Не считаете же вы на самом деле, что, если бы мы хотели вас убить, то прибегли бы к подобной хитрости. Проще было все сделать руками дуглариан. Вот бы уж кто порадовался. Ну, ладно, не упрямьтесь, — она вновь обворожительно улыбнулась.
— Единственное, что я понял, — мне никогда не понять логики вашего мышления, — удрученно произнес Палмер.
— Джей, хотите один маленький тост? Очень, очень старый земной тост, не знаю, известен ли он вам: “Если яд есть в твоем вине, пусть моя жизнь будет платой за твою”.
Продолжая улыбаться, она взяла стакан из рук Палмера и залпом выпила его. Джей почувствовал себя неуютно. Он был тронут очевидной заботой о нем. Не говоря ни слова, он взял второй бокал и тоже опустошил его.
Помня об эффекте, произведенном на него “Девятью планетами”, он приготовился ко всему. Ко всему, но не к тому, что почувствовал.
Первое впечатление было, что жидкость абсолютно безвкусна. Будто он выпил стакан чистой холодной воды. Он ощущал, как влага, не оставляя никакого вкуса, скользит по его пищеводу. Секунды три ничего не происходило. Потом родилось странное ощущение, будто какая-то часть его самого начала впитываться в эту жидкость вместо ожидаемого им ощущения ее проникновения в кровяное русло. Его эмоции, его ненависть, гнев, страх, казалось, вдруг отделились от него и сконденсировались в некое подобие шара, образовавшегося где-то в самом центре желудка. Шар увеличивался в объеме, набухал, делался все плотнее. Чувствовать его тяжесть и давление становилось все труднее и труднее.
Сознание же Палмера стало вдруг ясным и чистым, как никогда. Он почувствовал невообразимое спокойствие. Все расслабилось в нем, все, натянутые до предела, струночки нервов. Бесстрастным, почти безучастным взглядом он вдруг смог увидеть себя со стороны, оценить с полной объективностью свои недавние мысли и поступки, которые с необычной яркостью и быстротой всплывали из сознания. С отстраненностью постороннего человека он как бы издали наблюдал за маленьким солнцем, разгорающимся в основании его грудины: оно состояло из клубка выделенных в чистом виде эмоций.
Наблюдая, как они кипят в этом месиве, свиваются в жгуты, переливаются всеми цветами радуги в сияющем горниле маленькой сверкающей сферы, Джей, казалось, присутствовал на каком-то странном и гротескном спектакле, который не имел к нему ни малейшего отношения.
Затем шар взорвался.
Во время последующей за взрывом ужасной минуты, за долгие мгновения головокружения и тошноты он почувствовал сильнейший взрыв его собственной ненависти, пронзившей все естество. Они прошли сквозь него, как лучи радиации проходят сквозь тонкий листок бумаги. Прошли, рассеялись… и исчезли. Без следа.
И он почувствовал себя очищенным огнем этого взрыва, чистым, спокойным, открытым всему миру. Эта ненависть не была составной частью его сути. Она являлась результатом столкновения с внешними факторами, которые ему не удалось преодолеть или победить. И когда ненависть взорвалась в нем фейерверком очищающего огня, она уничтожила этим саму себя, вернув Палмера в привычное, естественное для него состояние. Он вновь обрел самого себя.
Чистый серебристый звук вернул Джея к реальности окружающего мира. Это смеялась Робин.
— Теперь вы понимаете, почему коктейль называется “Суперновая”?
Палмер смотрел на Робин взглядом, полным спокойствия и умиротворенности, он больше не видел в ней своего врага, предателя, но ощущал лишь женщину, молодую очаровательную женщину. Ведь ей тоже пришлось испытать на себе действие этих чудовищных сил. И кто знает, как глубоко они смогли поразить ее. Поэтому кем бы она ни была, что бы она ни сделала, она и остальные солариане, несмотря на свое преступление, тоже стали в каком-то смысле жертвами. Преступник и жертва в одном теле, свет и мрак в одном и том же сознании — в этом весь человек, испокон веков.
— Подозреваю, я вел себя несколько мелодраматично, — смущенно сказал Палмер.
— Не более, чем мы, — успокоила его Робин. — Вся разница заключалась лишь в том, что мы делали это с вполне определенной целью. Но во многом исход как раз зависел от вас, от того, что вы будете действовать именно так, как вы и поступили.
— Этот напиток, должно быть, слишком силен для меня. Я что-то никак не могу вас понять.
— Нет, Джей. Вы не пьяны. “Суперновая” не пьянит. Она просто заставляет увидеть и оценить собственные эмоции как бы со стороны, с точки зрения чистого разума. Она дает возможность выделить и сконцентрировать их, ослабить напряженность, если в этом есть необходимость, а то и избавиться от тех, что мешают, по крайней мере, на некоторое время. Очень полезный напиток, особенно в критических ситуациях, когда необходимо иметь особо ясное сознания, не обремененное влиянием эмоций.
— Если я не пьян, то что вы хотите сказать, утверждая, будто намеревались сделать то, что сделали, с целью заставить меня выполнить то, что сделал я? Боюсь, для меня эти слова значат лишь то, что вы ими маскируете какой-то новый подвох. Или нет?
— Кажется, теперь вы готовы услышать правду. По крайней мере, ее часть.
— Вот, вот! Это все, на что я здесь имею право, — с обидой сказал Джей. — Маленькие островки истины и материки лжи.
Робин покачала головой.
— Я вижу, что эффект коктейля начинает рассеиваться, — сказала она. — Жаль, что он не столь длителен как хотелось бы. Сделайте маленькое усилие и вспомните, как хорошо вы почувствовали себя, когда эмоции не мутили ваш разум.
Действительно, Палмер и сам уже заметил, что ощущение им собственного сознания стало меняться. Оно уже не было таким кристально холодным и ясным, таким отстраненным, как в первые минуты после того, как он выпил коктейль. Он узнал ставшую уже привычной для него смесь внутреннего смятения, гнева и ненависти, они все отчетливее давали о себе знать.
И все-таки сейчас он ощущал их по-другому. Джей понял и почувствовал, что каждую складывающуюся ситуацию можно рассматривать под двумя углами зрения: эмоционально и спокойно, контролируя себя. Он научился абстрагироваться от лишних эмоций. И теперь, хотя эмоции все быстрей и быстрей возвращались к нему, он знал, что приобретенные сейчас знание и умение останутся с ним навсегда, до самой смерти.
— Сознайтесь, вы все это время играли мной. С первой минуты моего пребывания здесь, на корабле, вы управляли моими мыслями и поступками. Зачем? Чего вы добивались?