Однако солариане оставались все так же близки друг другу, как и раньше. Их Группу никоим образом нельзя было считать распавшейся, хотя внешние проявления в поведении каждого из них могли бы вызвать подобную мысль. Джей всей кожей чувствовал это, но не знал, как и чем объяснить происходящее. Может быть, отношения в Группе изменились оттого, что изменились их личные психические и психологические потребности в результате всех перенесенных потрясений? Этого он не знал, но чувствовал, что общий дух единства Группы, дух поддержки, ощущение родного очага остались. Но теперь это был, скорее, дух не молодой жизнерадостной семьи, а пожилой, умудренной опытом жизни, пары, для которой помолчать вдвоем было гораздо важнее и нужнее, чем бесконечное сотрясание воздуха словами.
Понимая или предполагая, что понимает, причину всех этих изменений, Палмер беспокоился, тем не менее, с каждым днем все сильнее. Наконец, он не выдержал.
— К черту, Рауль, — сказал он, забирая из рук Ортеги прозрачный бокал, который тот с остервенением протирал чистой салфеткой. — Выкладывайте, что происходит?
— Что? — вдруг очнувшись от своих мыслей, Ортега недоуменно уставился на Джея. — Ах, ты об этом. Да так, ничего существенного. Каждый размышляет на свой манер. Ничего больше.
— Я не об этом, и ты это прекрасно понимаешь. Но вы все стали такими напряженными! Складывается впечатление, что все стремятся залезть в свою скорлупку, как рак-отшельник, и отгородиться от остальных.
— Но и о тебе не скажешь, что ты весел, как зяблик.
— Ну, это немудрено. Легко ли думать, что участь всего Человечества будет решена через несколько недель. Довольно трудно себе представить, особенно профессионалу, что все может решиться в одной битве. Учти при этом, что мы, конфедераты, выросли на том, что война будет длиться по крайней мере еще столетие…
— Да оно так, вероятнее всего, и будет, — Ортега плеснул себе виски в бокал. — Вернее, я даже уверен, что будет именно так. Даже если “собаки” в одночасье потеряют четыре тысячи своих кораблей, у них еще останется три тысячи. Империя есть Империя, она не взорвется и не исчезнет на следующий день после сражения. Они просто поменяются с вами местами и станут вести ту же игру. Медленно отступая, они будут потихоньку освобождать одну систему за другой, пытаясь вновь навязать вам свою тактику. И это может затянуться на все ближайшее столетие. С единственной разницей, что теперь мы будем диктовать им правила игры.
— Если дуглариане разгромят Сол, — задумался Палмер. — Конфедерация не станет чувствовать себя более обездоленной, чем она есть сейчас, это с военной точки зрения. Она всегда рассчитывала только на свои ресурсы. Но в психологии может произойти качественный скачок, и они поймут свое поражение и дальше будут сражаться лишь по привычке, без азарта, без надежды. А это не может длиться долго…
— Они? — Ортега вопросительно поднял брови. — Почему они, а не мы?
— Налей-ка мне стаканчик, Рауль, — попросил Палмер. — Да, я умышленно сказал они. Видишь ли, в том, что касается лично меня, я уже не знаю, кто я есть на самом деле. Я слишком долго пробыл с вами. Для простого конфедерата я теперь слишком много знаю об истинной собачьей сути наших врагов, да и обо всей войне.
Он сделал большой глоток.
— Длиться долго… Как-то Робин сказала мне, что я изменился. И вот, прислушавшись к себе, заглянув в собственное “Я”, мне внезапно стало понятно, что она имела в виду и насколько была права. Этого не замечаешь, пока специально не задумаешься или не понаблюдаешь за собой. То, что я обнаружил в себе, меня, можно сказать, поразило. Мне не доставляет большого удовольствия говорить об этом, но я стал совсем по-другому смотреть на многие вещи. Возьму, к примеру, нашу Конфедерацию… она стала мне казаться какой-то искусственной, лишенной своей сердцевины, неполной… не могу найти точного слова. Наивной какой-то. Я уже не могу сказать о себе, что принадлежу ей полностью и безоговорочно.
— Ага, — пробормотал Рауль, посасывая напиток. — Пентагон-Сити.
— Что?
— Я говорю — Пентагон-Сити. Эта… штука… воплощает в себе все несуразности и ошибки Конфедерации. Он тебе ничего не напоминает, Джей? Никакого другого здания?
— Что?.. Ах, да, ты прав, напоминает — Дуглаар! Зал Совета Мудрости! Так же строго функционален и так же уродлив по сути.
— И тот, и другой олицетворяют собой тупик. Специализация, Джей, специализация. Правило эволюции, чем больше ты специализируешься, тем ближе ты к вымиранию. Давай поразмышляем. Что случится, когда война закончится и, скажем, все “собаки” будут уничтожены? Империя исчезнет. Чем займутся люди? Конфедерация, это бледное подобие Империи, специализирована на войне. На этом завязана ее экономика, научно-технический потенциал, воспитание, пропаганда и так далее. Ты лучше знаешь. Что будет, когда все это рухнет и больше ничего не будет нужно? Смотри, даже в том, что касается религии — ваша вера в “Обещание”, в Крепость Сол, это ведь своеобразная религия, не правда ли? Даже религия приобрела чисто утилитарный специализированный характер — религия войны! И вот этого единственного цемента, скрепляющего Конфедерацию в нечто единое — войны — вдруг не станет. Ведь у вас даже нет настоящего правительства, лишь Военное Командование Объединенного Человечества, и все. Вы жили и живете войной, она у вас в крови. И от этого будет очень трудно избавиться.
Палмер опустошил свой бокал.
— Да, ты прав. Я вижу будущее человеческой расы в примере Крепости Сол, если у нас есть будущее. Я подсознательно чувствовал это все время, но боялся признаться даже себе самому. В вас есть что-то… новый тип человечности, я бы сказал, гуманности, основанной именно на той базе, благодаря которой человек стал отличаться от животного. Конфедерация ведет в тупик, к отрицанию всего того, что сделано, чтобы человек стал Человеком. Я хотел бы только…
— Что, Джей?
Палмер вздохнул. В его сознании, казалось, прорвалась какая-то плотина, сдерживающая дотоле мысли и ощущения.
— Я хотел бы только иметь возможность стать частью этого, Рауль. Я знаю, как вы все старались помочь мне, и теперь, по крайней мере, я могу по достоинству оценить ваши усилия. Но, вероятно, я переоценил свои возможности, — я еще слишком конфедерат За моей спиной и во мне самом слишком много лет совершенно иной цивилизации. Я не могу участвовать в том, что вы… С другой стороны, теперь, когда я попробовал вкус иной жизни, других взаимоотношений, совершенно иного подхода к различным сторонам жизни, я чувствую, что принадлежать Конфедерации я тем более не могу. Я остался один, Рауль. Я стал самым одиноким существом на свете. Я знаю слишком много… и слишком мало… А, к черту! Налей-ка мне еще стаканчик, и побольше!
Ортега до краев наполнил бокал Джея и налил себе столько же.
— Ты снова ошибаешься, Джей, — сказал он, слегка покачивая бокал в руке и глядя куда-то поверх головы Палмера. — Будущее не в нас. Мы не можем им быть. Нас только пять миллиардов против двухсот миллиардов людей, живущих в мирах Конфедерации. Мы можем быть лишь семенем, зародышем, началом чего-то совершенно нового. Мы должны раствориться во всей массе человеческой расы, чтобы дать начало новой прогрессивной формации общества. Нас нельзя рассматривать как расу Человека Нового или Человека Будущего. Нет. Мы всего лишь часть той новой человеческой расы, которая должна появиться.
Он залпом опорожнил свой бокал и как-то по-новому тепло взглянул на Палмера.
— Будущее — это ты, Джей, — сказал он вдруг.
— Я? Смеешься? Да я — часть ничего, нуля! Я не принадлежу ни вам, ни Конфедерации. Я — никто и нигде.
— Будущее не имеет конкретного места. Джей. Оно всегда где-то. Кто был всегда вынужден развиваться, эволюционизировать? Существо, вытесненное, выброшенное из своей экологической ниши. Или умри, или развивайся, таков закон. Поэтому такое, уже принадлежащее будущему, существо — залог развития этого будущего, оно всегда одинаково. Первая рыба, выбравшаяся на берег и вынужденная прожить на нем достаточно долго, чтобы дать жизнь новому потомству, была одинока. Первые обезьяны, спустившиеся с деревьев, были одиноки. Одинокими были и первые люди, решившие поселиться на других звездах. Не наступило бы ни одного изменения, не существуй кто-то, непреодолимо убежденный, что он не сможет существовать в том, что его окружает. Они не могут жить в обыденной повседневности.