Запас форсиблей в замке Сильварреста казался бесконечным, и Главный Способствующий вместе со своими учениками трудился денно и нощно целую неделю, однако в Башне Посвященных оставалось еще достаточно места, дабы восстановить уничтоженную армию королевства.
В дверь тихо постучали, и Миррима, повернув голову на атласных простынях, взглянула на окно эркера. Там за стеклами витража, на котором был изображен зеленый плющ и воркующие голубки на голубом фоне, едва брезжил рассвет. Она догадалась, что именно этот стук ее и разбудил.
— Кто там?
— Я, — ответил Боринсон.
Она отбросила простыню, вскочила, подбежала к двери и распахнула ее. Боринсон стоял на пороге, держа в руке фонарь, крохотный огонек которого затрепетал на сквозняке. В темноте он показался ей огромным. Он ухмылялся, словно хотел отпустить какую-то шутку. Голубые глаза его блестели, рыжая борода топорщилась.
— Тебе незачем стучать, — засмеялась Миррима. Они были женаты вот уже четыре дня, но три из них он провел на охоте. Больше всего Мирриму удивляло то, что до сих пор они так и не стали настоящими супругами.
Сэр Боринсон, казалось, был влюблен в нее без памяти, но в первую брачную ночь, когда она приготовилась отправиться вместе с ним в спальню, сказал только: «Никому еще не удавалось, милая, ночью наслаждаться женщиной и одновременно охотиться в Даннвуде».
Любовного опыта у Мирримы не было. И она не знала, должна ли она обидеться или нет. Она не понимала, почему он уезжает. Может быть, боевые раны вынуждают его воздержаться от схватки любовной. А может быть, Боринсон и не был влюблен и женился на ней только потому, что так велел Габорн.
И она обижалась и недоумевала три дня, и с нетерпением ждала его возвращения. И вот он вернулся.
— Я боялся, что ты еще спишь, — сказал он.
Шагнув через порог, он одарил ее коротким поцелуем, не выпустив из руки фонаря. Миррима забрала фонарь и поставила на сундук.
— Глупости, — сказала она. — Мы ведь муж и жена.
Она еще раз пылко поцеловала его и потянула в сторону постели. «Теперь-то уж, — подумала Миррима, — он останется».
Но тут же и пожалела. Он был испачкан донельзя, грязь покрыла кольчугу коркой. Постельное белье будет не отстирать.
— О, с этим придется подождать, — ухмыльнулся Боринсон. — Конечно, не очень долго. Только дай мне отмыться.
Она посмотрела ему в лицо. Печаль, владевшая ею еще столь недавно, рассеялась без следа.
— Тогда иди скорей.
— Потерпи немного, — хохотнул Боринсон. — Я хочу тебе кое-что показать.
— Ты убил для меня кабана к Празднику Урожая? — засмеялась она.
— Не кабана, — ответил он. — Это была необычная охота.
— Ах, мой лорд, нам, пожалуй, хватило бы на обед и кролика, — поддразнила она. — Но не меньше. Полевых мышей я не люблю с детства.
Боринсон загадочно улыбнулся.
— Идем. Поторопись.
Он подошел к гардеробу и достал оттуда простое голубое платье. Миррима сбросила ночную рубашку, надела платье и принялась зашнуровывать корсаж. Боринсон ждал, радуясь ее поспешности и любопытству. Она надела первые попавшиеся башмаки и через мгновение оказалась на лестнице, так что ему же пришлось еще догонять.
— Охота прошла неудачно, — сказал Боринсон, беря се под руку. — Мы потеряли людей.
Миррима вопросительно взглянула на мужа. В лесу все еще рыскали мохнатые черные нелюди и великаны Фрот. Радж Ахтен, неделю назад отступив на юг, оставил их здесь, потому что все они чересчур вымотались, чтобы отступать вместе с войском. Не с ними ли была схватка?
— Потеряли людей?
Он кивнул, не желая говорить больше.
Вскоре они выбрались на вымощенную булыжником улицу. Лица обжег рассветный холод, от дыхания изо рта вырывался пар. Боринсон с Мирримой прошли под опускной решеткой Королевских Ворот и стремительно зашагали по Торговой улице к городским воротам. Там возле рва, сразу за подъемным мостом, собралась огромная толпа.
Поля перед замком Сильварреста были усеяны яркими шатрами, словно паруса в море. На прошлой неделе посмотреть на Короля Земли Габорна Вал Ордина под стены замка пришли еще четыреста тысяч крестьян и знатных людей из Гередона и окрестных королевств. Бесконечные лабиринты шатров, палаток и загонов для лошадей и скота перекинулись на соседние холмы, на юг и на север.
Повсюду были видны лотки торговцев и целые торговые площади. Над толпой витал запах жареных колбасок, и поскольку день был праздничный, чуть не под каждым деревом сидели менестрели, пробуя и настраивая свои лютни и арфы.
Посреди дороги четверо крестьянских мальчишек играли на свирелях и лютнях до того плохо, что Миррима даже не поняла, играют ли они или кого-то дразнят, высмеивая плохую игру.
Боринсон растолкал крестьян, отогнал парочку мастифов, и Миррима увидела наконец то, на что глазела собравшаяся толпа.
Зрелище было мерзкое: на траве серой массой величиной с повозку лежала безглазая голова опустошителя. С затылка свисали сенсоры, похожие на мертвых червей, устрашающе блестели в солнечном свете ряды кристаллических зубов. Голова была вся в грязи, поскольку много миль ее тащили волоком. Но и под грязью можно было разглядеть на лбу руны, впечатавшиеся в жуткую плоть монстра, — руны силы, которые и сейчас еще горели тусклым огнем. Каждый ребенок в Рофехаване знал, что они означают.
Это был не простой опустошитель. Это был маг.
Сердце у Мирримы заколотилось так, словно готово было выпрыгнуть из груди. Перед глазами все поплыло, дыхание участилось, Миррима едва не упала в обморок. В разгоряченной толпе ей вдруг стало холодно. Мастифы обнюхивали голову опустошителя, взволнованно виляя обрубками хвостов.
— Маг-опустошитель? — тупо спросила Миррима. На протяжении шестнадцати веков в Гередоне это был первый случай, когда кто-то убил мага. Миррима, не отрывая глаз, как завороженная, смотрела на голову этой твари, которая легко могла бы перекусить пополам боевую лошадь. И человека.