Остальная часть письма представляла собой советы отца Легри своему примерному сыну.
Леонс стоял словно громом пораженный. Теперь у него не оставалось сомнений в том, что приор признался в страшном преступлении, а прелат, которому поручено следствие, был убежден в его виновности. Бедный молодой человек выронил роковую бумагу и, рыдая, закрыл лицо руками.
Между тем барон распечатал письмо из Меркоара и быстро пробежал его глазами. Без сомнения, содержание его было не столь серьезно, потому что Ларош-Боассо громко рассмеялся, но тут же сдержал себя: горе Леонса было столь глубоко и отчаянно, что даже барону, виновнику этого горя, стало жаль юношу.
— Мужайтесь, друг мой, — произнес он как можно проникновеннее, — разочароваться в человеке, который вас воспитал, который сумел внушить вам и любовь и уважение, это очень больно, я понимаю вас… Однако не приходите в отчаяние. Епископ Алепский вспыльчив, но мягкосердечен, да и я сам, если спокойно войду во владение моим фамильным имуществом, не стану требовать расправы над приором. Это дело уже так старо, что его пора забыть, маленького виконта все равно не вернуть. Я искренне расположен к вам, и мне хотелось бы помочь вам пережить это горе.
Эти утешения, отчасти лживые, отчасти искренние, произвели эффект совершенно противоположный тому, на который рассчитывал барон.
— Какое мне дело до наказания? — с отчаянием в голосе воскликнул племянник приора. — Меня занимает только преступление, одно преступление… Но чем больше я думаю об этом, — продолжал он, — тем больше мне кажется, что это преступление, это ужасное, жестокое, подлое преступление не мог совершить тот человек, которого я знаю! Факты обманывают, улики ложны, все ошибаются. Тут есть какое-то недоразумение, тайна, которая откроется, может быть, впоследствии, я твердо в этом убежден!
— Давайте хотя бы на время забудем об этой истории, так огорчившей вас. Вы можете придерживаться любой точки зрения на события, происходящие во Фронтенакском аббатстве. А сейчас, чтобы немного развлечь вас, я прочту вам письмо, которое получил из Меркоара. Оно очень забавно, уверяю вас.
— Из Меркоара? — переспросил Леонс, к тому моменту уже забывший об этом письме.
— Да. Прочтите сами, если хотите; в нем не содержится ничего значительного, но это презабавный документ!
Письмо было от кавалера де Моньяка. Слог вполне соответствовал образу этого почтенного дворянина.
«Барон, — писал конюший Кристины де Баржак, — я слышал, что вы взяли к себе в услужение бывшего меркоарского лесничего по имени Фаржо. А так как вы не заблагорассудили спросить согласия на это у моей благородной госпожи, знатной и могущественной девицы Кристины де Баржак, графини Меркоарской, я, Антуан Леонар, кавалер де Моньяк, почетный конюший вышесказанной девицы, утверждаю, что вы поступили не как дворянин. Если вы не согласны со мной, барон, я вас попрошу назначить мне как можно скорее место, куда я поспешу явиться с другом, и мы закончим этот спор как подобает людям благородного происхождения.
Вы, может быть, подумаете, что причина этой ссоры слишком ничтожна и что, вызывая вас на поединок, я вспоминаю какие-нибудь прежние и более серьезные ваши провинности. Нет, барон, во время вашего кратковременного пребывания в замке Меркоар вы не изменили обязанностям, налагаемым на вас гостеприимством, а если какие-нибудь глупые люди осмелятся утверждать обратное, я думаю, что вы так же, как и я, будете готовы заставить их молчать.
Это странное послание, столь неуклюжее и маловразумительное, заканчивалось следующим постскриптумом:
«Меня уверили, что в этом невежливом поступке вам помогал Легри, ваш друг. Так как не нужно щадить подобную ничтожную личность, то я прошу вас, барон, передать господину Легри, что я хорошенько отлуплю его, если он попадется мне в руки».
Прочтя это письмо, Леонс оставался задумчив.
— Что вы скажете о вызове этого оригинала? — спросил Ларош-Боассо, громко смеясь.
— Он ничего не говорит о Кристине, — рассеянно прошептал Леонс.
Ему тут же стало неловко оттого, что он обнаружил свои истинные чувства, и юноша поспешил спросить:
— Вы ответите на вызов де Моньяка?