— Анья, — заговорил я, захлёбываясь рыданиями. — У меня был котёнок. Я никому об этом не рассказывал и запретил себе даже вспоминать о том случае. Мне удалось незаметно унести котёнка с занятия и спрятать у себя в келье. Я таскал ему еду, играл с ним. Он с радостью встречал меня, когда я приходил с занятий, и мурлыкал, лёжа на моих коленях. Я едва сохранял самообладание после кровавых уроков, а котёнок помогал мне успокоиться. Я гладил его, радуясь, что хотя бы его жизнь мне удалось спасти. Это продолжалось неделю. Вернувшись однажды, я застал в своей келье другого ученика. Не знаю, зачем он туда пробрался, да и неважно. Всё, что я увидел — это моего окровавленного маленького друга. Дальше я почти ничего не помню. Очнулся я в слезах, баюкая на руках котёнка среди внутренностей живодёра. До слуха моего донеслось хриплое мурлыканье, и я содрогнулся. Сложно было поверить, но котёнок ещё цеплялся за жизнь. Но радость быстро сменилась отчаянием. Если бы только я мог его спасти! Жизнь бы отдал! Но я не знал, как исцелять, я ведь ещё почти ничего не умел. И я принял страшное, серьёзное решение — прекратить страдания моего единственного друга.
Я перевёл дух и продолжил:
— Больше я не позволял себе ни к кому привязываться, а о том случае старался не вспоминать. Но сейчас я понимаю, что история с котёнком повлияла на всю мою жизнь. Я подавлял чувства, но не мог убить их. Мне нужна была замена, и ею стали страдания жертв. Эйфория от наплыва чужих эмоций позволяла мне чувствовать себя живым.
Анья прижалась ко мне ещё крепче.
— Я верила, — зашептала она. — Я знала, на самом деле, ты хороший. Как я счастлива, что встретила тебя!
Я обдумывал всё случившееся за последний день и вдруг вспомнил про Эриса. Как же он принял жизнь в Фальции, если его воспитывали с иными ценностями?
— А как же другие некроманты? — спросил я. — Особенно иноземные. Они все заблуждаются?
— Конечно! В глубине души все люди добрые. Просто некоторые глубже погрязли во зле. Боюсь, многих уже не направить на истинный путь.
— У нас есть некроманты из Катарона. И они с удовольствием служат в Тёмной Цитадели.
— Быть может, их жизнь сложилась ещё хуже, чем у тебя. Ты ведь не можешь этого знать? Я думаю, катаронцы глубоко несчастные люди. Ведь счастливые люди не начинают войн. Если они жестоки, то только потому, что жестоко обходились с ними.
Тогда я удовлетворился таким объяснением. Однако позже я многое переосмыслил и пришёл к выводу, что склонность ко злу закладывается в человека при рождении. Не зависимо от воспитания, для кого-то жизнь в Фальции идеально подходит, для кого-то — нет. Кто-то из таких не склонных ко злу, попав в Тёмную Цитадель, ломается, кто-то, как я, приспосабливается, извращая душу. Но изменить свою сущность человек не может.
От разрушительных мыслей меня спасала Анья. В ту ночь она задремала, приникнув к моему плечу. Я засыпал с лёгким сердцем, слушая её ровное дыхание и согретый её доверием. Её невинные объятия отгоняли мою тьму. А утром, когда пришло время «нашего испытания», я понял, что больше не в силах причинять боль Анье.
Я ожидал, что Анья, как обычно, начнёт спорить, и уже приготовился отбиваться от её доводов. Но она долго и внимательно смотрела мне в глаза, а потом подошла и крепко обняла.
— Меркопт, я люблю тебя.
А я стоял ошеломлённый, вдыхая запах её волос, и размышлял: разве я достоин любви самого доброго и прекрасного создания Авильстона? Я, жестокое, извращённое чудовище?
— А ты, Меркопт? Ты любишь меня?
Я ответил, не задумываясь:
— Больше жизни.
Анья улыбнулась.
— Значит, мы вместе преодолеем любые трудности.
Меня воодушевляла её уверенность, но только сейчас я позволил себе задуматься: а что же ждёт нас дальше? Раньше я просто плыл по течению, поступал, как приказывали, и не думал о будущем — ведь оно было предопределено. Теперь всё изменилось. Я не позволю отвезти Анью в Тёмную Цитадель.
— Я спасу тебя. Жизнь отдам, но спасу.
— Нет. Мы вместе спасёмся. Я не хочу жить без тебя.
Это было бы прекрасно. Слишком прекрасно, чтобы в это верить.
— Анья, я устрою тебе побег. Ты вернёшься в Онрилл-Этил и заживёшь, как раньше.
— Так спасайся вместе со мной!
— Некроманта не примут ни в одном государстве. А Фальция… Даже, если мою вину не докажут, жить как раньше я уже не смогу.
— Не надо жертвовать собой! Солнечные эльфы тебя примут, как только узнают получше. Мы сбежим вместе, Меркопт!
— Солнечные эльфы ненавидят людей.
— Это не так! Они ненавидят зло. А в тебе зла больше не осталось. Меркопт, пойми! Солнечные эльфы не такие, как фалийцы, они следуют путём Света! А Свет с радостью принимает всех, кто раскаивается в своих злодеяниях. В Онрилл-Этиле мы будем счастливы. Вместе.
Итак, мы задумали побег. Анья не сомневалась, что благородные солнечные эльфы милостиво примут нас обоих, и я посмел поверить, будто достоин прощения. Времени оставалось мало: на горизонте я уже видел Драконьи клыки — горы на границе Фальции. Если мы не осуществим задуманное до того, как пересечём их, не спасёмся уже никогда. Без посторонней помощи выбраться из Фальции почти не возможно, а на поиск союзников нужно время, которого преследователи нам не дадут.
Единственный шанс выжить был добраться до Алмазной горы, и то я не знал, примут ли нас гномы. Алмазная гора возвышалась справа от нашего маршрута, разделяя горный хребет на Драконьи клыки и Грифоновы скалы. Её невозможно спутать ни с какой другой горой — настолько она возвышается над остальными.
Туда я и отправил Анью. Ночью, когда лагерь был поглощён суматохой сборов, я отвёз её подальше от отряда. Закутанная в невзрачный плащ с капюшоном, Анья не привлекала внимания. Когда я спустил её с коня, она вцепилась в поводья.
— Пойдём со мной, Меркопт! Никто не заметил нашего побега. Мы успеем добраться до Алмазной горы до того, как фалийцы обнаружат наше отсутствие. Тем более, верхом.
— Ошибаешься. Пропажу некроманта и коня обнаружат быстро. А вот тебя я всю дорогу держал в фургоне — никто не усомнится, что ты там, если я вернусь и, как ни в чём не бывало, продолжу путь с отрядом. Держи, — я протянул ей котомку. — Здесь фляга с водой, немного провизии и необходимые вещи. Торопись, Анья. Я верю, ты доберёшься до Онрилл-Этила.
Анья смахнула слёзы.
— Обещай мне, Меркопт, что не вернёшься в Фальцию. Обещай, что сбежишь следом за мной.
— Обещаю, любовь моя.
Я развернул коня и поскакал прочь, боясь, что ещё немного, и мне не хватит решимости оставить Анью. Я обрёк её на полный опасностей путь. Даже, если она сумеет добраться до Алмазной горы, попасть внутрь и договориться с гномами, ей предстоит пересечь весь Катарон. Я гнал от себя мысль, что больше могу не увидеть Анью.
Я вернулся в лагерь быстро — меня никто не успел хватиться. Как я и предполагал, отсутствия Аньи не заметили. Отряд продолжил путь.
Всю ночь я не мог сомкнуть глаз. Без Аньи фургон опустел. Странно было не слышать её дыхания, не чувствовать её присутствия. Только слабый травяной запах напоминал о ней, но и он становился всё слабее.
Меня не покидала тревога. Я так хотел отправиться с ней — будь Анья рядом, под моей защитой, мне было бы спокойнее. Но, обнаружив моё отсутствие и взяв след, вампиры бы нагнали нас быстрее всадников. В одиночку шансов выжить у Аньи больше, хоть и до ужаса мало. Вдруг она столкнётся с гарпиями? Или с ранфами? Хватит ли ей сил отбиться от чудовищ Мёртвой пустыни?
На протяжении ещё трёх дней я продолжал брать в фургон двойные порции еды. Так что я, не вызывая подозрений, сумел накопить немного провианта. На третий день я зашёл в фургон только утром — занёс обед «покормить пленницу», потом до вечера занимал себя делами в лагере. А вечером, вернувшись в фургон, «обнаружил пропажу» и забил тревогу.
— Эльфийка сбежала! — орал я. — Обыщите лагерь!
Метались слуги, рыскали орки, суетились некроманты — а я неистовствовал. Все обыскивали лагерь — конечно, безуспешно. Некоторые пытались пересчитать лошадей, но из-за творящегося вокруг хаоса постоянно сбивались.